Еще раз с чувством [СИ]

Алек проклинает мистера Уильямса, подсадившего Магнуса к нему. И все для того, чтобы тот начал хоть немного понимать предмет. За неуспеваемость Магнуса могли исключить из футбольной команды, а без лучшего игрока у их школы не было ни единого шанса обыграть «Львов» из соседнего города. Да-да, футбол и чертовых «Львов» он тоже проклинает.

И Алек проклинает Магнуса, который заглянул к нему в тетрадь в надежде списать домашку. И явно не ожидал наткнуться на что-то подобное. Видимо, тот тоже в шоке, иначе как объяснить, что нет ни громкого смеха, ни насмешек, ни острот. Алек прекращает сверлить взглядом стол и смотрит на Магнуса, в чьих глазах сияют смешинки.

— Шестьдесят три пункта? — криво улыбается. Его эта ситуация явно забавляет. — Слабовато, Лайтвуд. Я в своем списке насчитал сто тридцать шесть.

Что?

Алек думает, что если бы мистер Уильямс сейчас начал танцевать ламбаду и размахивать сине-фиолетовыми помпонами, его удивление и то было бы меньше. Смысл слов Магнуса доходит до него не сразу, и он смотрит на него широко распахнутыми глазами.

Магнус фыркает и достает из сумки сложенный пополам листок, который имеет такой помятый вид, словно его носят между учебником по математике и бутылкой воды уже очень давно.

На листке синими чернилами выведено «Я ненавижу Алека Лайтвуда за…»

И снова… Что?

Алек чувствует себя тормозом второй раз за сегодняшний день.

Он дрожащими пальцами берет протянутый список и вчитывается, до сих пор не веря в то, что Магнус его составил.

«Лайтвуд заучка, Лайтвуд слишком любит читать, у Лайтвуда надоедливая сестричка, брат Лайтвуда — самовлюбленная заноза в заднице, которая старается занять мое место в команде» — по первым пунктам Алек пробегает взглядом, не заостряя на них внимания, но следующий заставляет его сердце пропустить удар: «У Лайтвуда настолько голубые глаза, что я тону в них каждый раз».

— Сегодня вечером ты свободен? — как ни в чем не бывало продолжает Магнус, словно и не замечает шокированной тишины. — Я знаю один неплохой ресторанчик, заеду за тобой. Конечно, если ты сможешь ужиться с тем, что я слушаю сопливые песенки, — он указывает пальцем на пятнадцатый пункт в списке Алека.

Часть 5. Шамдарио

Он приходит каждую ночь.

Втрахивает в кровать и заставляет выстанывать свое имя снова и снова. Вбивается в податливое тело, впиваясь пальцами в кожу. Через какое-то время там набухнут лиловые синяки, но в тот момент это совершенно не имеет значения. В тот момент мысли только о том, чтобы эта сладостная пытка продолжалась.

Только есть неотвратимые вещи, и утро наступает каждый раз, сколько бы не хотелось растянуть ночь на… Примерно на бесконечность.

И он уходит. Первые лучи еще не успевают проникнуть в темноту трейлера, а он уже собирает свои вещи, одевается быстро и бесшумно, выскальзывает на улицу, не проронив ни слова. Оставляет за собой лишь смятую постель, не успевающие заживать синяки и багровые засосы. Только их, и еще одно маленькое, разбивающееся каждый раз, сердце.

Мэтт тяжело дышит, сжимает простыни в кулаках и душит непрошеные слезы. Наплевать, как сильно хочется закричать и выплеснуть чувства, наплевать, что желание броситься вслед застилает глаза алой пеленой. Наплевать, что он уже готов отдать всего себя за ночь чуть подлиннее обычной. Хоть на мгновение, хоть на пару секунд задержать рассвет.

Но Мэтт знал, на что шел. Не надевал розовые очки, не строил каких-то планов, не мечтал о романтической истории. Только никто не сказал ему, что будет так больно.

В его мыслях все должно было быть простым. Молчаливый уговор «это не чувства» и лишь одно правило — не касаться Гарри. Ну конечно, Шелби вряд ли приняла бы следы чужой страсти на теле любимого мужа. Вот только быть чьим-то грязным секретом совсем не так просто, как кажется. И удерживать на лице улыбку, когда Доминик в перерывах между съемками смеется, закатывает глаза и кивает головой на воркующую семейную парочку, тяжелее, чем кажется. Новая фотография в Instagram с нежной подписью, новый пост в Twitter, каждый из которых пропитан счастьем семейной жизни, новая зарубка на некогда гладком и не испытывающем боли сердце.

Но когда ночь вступает в свои владения, когда сумерки накидывают звездное покрывало, дверь трейлера с тихим щелчком открывается.

— Ты должен понять меня, Мэттью, — тихий шепот прямо перед тем, как завладеть губами, вызывая тихий всхлип.

Мэттью не понимает. Но понимать и позволять — разные вещи.

И вновь смятая постель.

Вновь не успевающие заживать синяки.

Вновь багровые засосы.

Потому что любовь она такая. А когда любишь за двоих, времени на раздумья не остается.

Часть 6. Малек

Даже не успев перешагнуть порог дома, Алек слышит доносящиеся из-за двери голоса, и его губы расплываются в слегка грустной улыбке.

Лайтвуд заходит в освещенную солнечным светом комнату и на секунду пропадает. На бордовом кожаном диване рядом с Клэри и Изабель сидит не кто иной, как Магнус Бейн. Его смех так заразителен, что скоро его подхватывают и девушки.