Еще шла война

На чистой, из сурового полотна, скатерке были разложены яйца и печеная картошка, возвышалась горка нарезанного хлеба, пестрой кучкой лежали алощекие помидоры, зеленый лук и огурцы.

Такого стола Григорий давно не видел. Он с благодарностью посмотрел на молодую хозяйку, молча сел на домотканый коврик и некоторое время шевелил палкой головешки в костре. Его широкоскулое, бронзовое от загара лицо было сосредоточенным, ожидающим.

Тем временем старик побывал в шалаше и вернулся с алюминиевой флягой. Внимательно разглядывая гостя, кашлянул в бороду.

— Может, не откажетесь? — неуверенно проговорил он и бултыхнул несколько раз флягой. — Это у меня на случай, если озябну или гость какой случится…

Григорий улыбнулся.

— Ну что ж, ради знакомства разве…

Григорий начал есть с удовольствием, потом опять задумался. Катря незаметно сбоку наблюдала за гостем, время от времени подбрасывая в костер хворост. Наконец тихо проговорила:

— Что-то и я про Нюру Вербу не слыхала. А может, она в каком-нибудь другом селе работает, вы не спутали? — Замков поймал ее внимательный, немного печальный взгляд и отрицательно покачал головой.

— Нет, не спутал я, — сказал он уверенно. — Мы с ней долго переписывались, а потом вдруг писем от нее не стало. И перед моим отъездом не было от нее весточки. Но ведь до Камчатки далеко, не все письма доходят. Телеграммы и то иной раз теряются, — будто в утешение себе добавил он.

Но никто не отозвался на его слова. Все сидели задумчивые.

Только Катря сказала настойчиво:

— Вы бы до утра подождали, недолго осталось…

По выражению ее лица было видно, что она хотела сказать еще что-то, но не решилась.

— И в самом деле, повремените час какой, а там машины одна за другой пойдут, — поддержал жену Николай.

Григорий немного подумал, затем решительно встал, поблагодарил за гостеприимство и долго тряс всем руки.

— Мы вас проводим, — решительно сказал Николай.

Когда подходили к станции, Николай и Катря немного отстали.

— Разве ты меня любишь? — сказала она будто недовольным тоном. — Вот кто любит: четыре года ждал.

— И не дождался, — ответил тракторист и притянул ее за плечи к себе.

Катря, словно не расслышала его слов, вздохнула и мечтательно промолвила:

— Эх, если б я могла помочь ему…

— В таких случаях трудно помочь, — рассудительно заметил Николай. — Не встретила — значит, разлюбила. Забыла. Кто же четыре года будет ждать?

— А может, телеграмма запоздала, — пыталась оправдать незнакомую девушку Катря.

Николай промолчал.

Простившись с гостем, они еще некоторое время стояли, глядя, как он сутулясь подымался по крутой насыпи на слабо освещенный пустынный перрон. Там, за станцией, пролегла дорога на «5-бис».

Когда Григорий подходил к фонарному столбу, от него вдруг отделился кто-то в белом и бросился навстречу.

— Она!.. — обрадованно воскликнула Катря.

Федот Иванович молча слушал внучку и незаметно ухмылялся в бороду. Затем подбросил охапку сухого бурьяна в костер и, когда он празднично вспыхнул, проговорил:

— Любовь! Выходит, вброд решилась… Опоздать боялась…

Пламя костра торжественно взвивалось к небу, щедро рассеивая золотые искры, будто кого-то звало в свой светлый мир…

Катря мечтательно повторила:

— Любовь…

1959 г.

Гордая любовь

I

Вера сошла с попутного грузовика на большой проселочной дороге, поставила чемоданчик на пыльную пожухлую траву, медленно и чуть удивленно огляделась вокруг. Лицо ее накалило солнце, глаза воспалились от ветра и пыли.

Насмотревшись, девушка сняла с головы косынку, с силой встряхнула ее и опять повязала.

Впереди за обрывистыми скалами широко и свободно раскинулось море, такое же, как и небо, перламутро-белесое, утомленное от зноя. В светоносной дали его куда-то двигались похожие на черных букашек катера.

К морю, где вдоль берега высыпали беленькие домики рыбачьего поселка, петляя, круто сбегала кремнистая дорога. По сторонам ее росла кустистая дереза и блеклый от пыли шиповник.

В поселке, несмотря на близость моря, было душно от нагретых каменных стен и заборов. В воздухе пахло накаленной морской галькой и водорослями.

Люди смотрели на нездешнюю девушку, как и всюду в отдаленных местах, где посторонний человек — редкость, с откровенным интересом и некоторой подозрительностью. Вера, казалось, никого не замечая, шла не спеша, усталым шагом, время от времени перехватывая чемоданчик с одной руки в другую.

Один только раз она остановила мальчика лет десяти с выгоревшими взъерошенными волосами, спросила, как ей идти дальше.

Перекинув с одного плеча на другое низку бычков, мальчуган, прежде чем ответить, долго смотрел на нездешнюю.

— Небось, на работу метите поступить? — спросил он и, не дожидаясь ответа, безнадежно добавил: — Не клюнет. Наш председатель Иван Никитич одних только моряков принимает. И чтоб непременно были «тихие» и балтийцы.

Но все же растолковал, куда ей идти.

Правление колхоза находилось в небольшом каменном домике, ничем не отличающемся от остальных — с изразцовыми наличниками на окнах и добротным крылечком, увитым виноградником.