Еще вчера. Часть вторая. В черной шинели

Новый командир части Ефим Булкин – внимательный и вдумчивый, поддерживает лабораторию «огнем и колесами». Почти все мои просьбы и заявки выполняются. Для устройства новой лаборатории мне требуется много людей, как «синих», так и «белых воротничков». Надо проектировать и прокладывать от двух городских ТП (трансформаторных подстанций) мощное энергоснабжение. В условиях города, где каждый метр земли покрыт дорогами, пронизан трубами и кабелями, – прокладка нового кабеля требует колоссальной работы и согласований. Часть приглашает инженера-электрика, который с группой матросов и солдат занимается только этим. Внутреннюю коммутацию из сотен кабелей и проводов проектируем вместе с Володей Тулуевым, начальником группы КИПиА. Мне даже требуется столяр, его находят среди наших прапорщиков и временно отдают лаборатории. Отдел снабжения, понукаемый командиром и главным инженером, уже стонет от моих заявок. И все-таки, и все-таки… Оборудование, материалы, щиты, которые мне могут дать – обычное: громоздкое, устаревшее. Мне хочется сделать лучше, красивше, компактнее.

Нам на помощь приходят несколько несчастных случаев с человеческими жертвами, хотя это звучит и не очень гуманно. В СССР взорвались пяток древних вертикальных паровых котлов ВГД: не выдержала сварка, соединявшая нижний кольцевой грязевик с корпусом. Котлонадзор страны дал строгое ЦУ: сварку всех котлов ВГД в этом месте просветить. Оказалось: 1) котлов этих – уйма; 2) никто их просветить не может. Там очень узкое пространство, куда не помещается ни один подходящий по пробивной способности источник излучения. Ни один, – кроме нашего. (Буду стараться, где это можно, избегать технических подробностей: они для энтузиастов сварки более-менее внятно изложены в моей книге «Монтаж и сварка…»).

Немедленно лаборатория была завалена заявками жаждущих «просветиться», чтобы ИКН (Инспекция котлонадзора) не прикрыла котел, а вместе с ним – работы и целые производства. Среди заявителей, кроме множества мелких предприятий типа пионерлагерей, турбаз, мебельных фабрик и маслосырзаводиков в области, – были такие монстры, как ЛМЗ и завод им Свердлова, у которых котлы ВГД стояли на ж/д кранах.

Второе несчастье – чисто городское: обрушились с гибелью людей несколько кабин относительно новых венгерских лифтов. Там разрушался толстенный вал, несущий массивный канатоведущий шкив, на котором собственно и висит кабина лифта. При разрушении вала кабину от падения могли бы удержать автоматические ловители, конечно, – если они исправны. Но на нее, бедную, часто дополнительно с верхотуры грохался массивный шкив с обломком вала и тросами…

Уже другая инспекция Госгортехнадзора выдала предписание: эксплуатацию венгерских лифтов прекратить, валы выпрессовать из шкивов, испытать на отсутствие внутренних и наружных трещин в металле. Внутренние трещины выявляются ультразвуком, наружные – цветной дефектоскопией. Обоими методами в «одном флаконе», кроме нас, владели немногие. Наша лаборатория в ГГТН имела авторитет, и на нас обрушился второй вал заявок. Лифтов этих в Ленинграде тоже оказалось несколько сотен.

Все контрольно-испытательные работы весьма квалифицированные, поэтому – дорогостоящие и трудоемкие. Мы просто зашиваемся, хотя в поте лица трудятся уже пять радиографов и дефектоскопистов: ведь у нас работы на своих объектах тоже немало. Автомашина лаборатории со знаком радиоактивности носится по городу и области чуть ли не круглосуточно, а только каждый километр ее пробега стоит заказчикам 0.5 рубля, не говоря уже о стоимости контроля, пленки, оформления заключений. (Кстати, прежде чем подписать заключение все до единого снимки проверяю сам, что отнимает немало времени). Деньги на счет части непрерывно поступают – у нас предоплата перед выдачей документов. А радиографы выбиваются из сил, сидя на окладе (3 из 5 радиографов – вольнонаемные). Перевожу их на сдельную оплату, беру средмашевские расценки контроля сварки. Теперь по нарядам они получают около 500 рублей в месяц: это ведь малая толика из честно заработанных денег, – рассуждаю я. Работы ускорились. Переоблучений у нас не бывает: рабочий контейнер – хорош, контроль – надежен. Я очень доволен собой: правильно организовал работу своих людей, дело – кипит.

Два неожиданных удара выбивают меня из седла самодовольства. Ко мне заявляется полковник Итсон из планового отдела самого УМР. Он потрясает нарядами радиографов за последний месяц:

– Этого не может быть!

Достаю копии выданных заключений, показываю расценки, другие бумаги, – я взял меньше 3 % из фактически выполненных и оплаченных заказчиком работ (обычно – до 10 %). Итсон заходит с другой стороны:

– Радиографы переоблучаются! Вы нарушаете охрану труда!

Достаю журнал учета доз облучения, показания дозиметров, расчетные дозы для каждой операции.

– А может, у вас неисправные дозиметры?