К концу 1969 и началу 1970 года вырисовалась такая картина: паровоз лаборатории летит вперед, нагруженный многочисленными проблемами военной монтажной части. Машинист и одновременно кочегар этого паровоза – автор этой писанины, инженер-майор и прочая и прочая…
У меня, очевидно, есть фатальная способность – накручивать на себя работы и обязанности, а также – ставать «любимчиком командиров», которые непрерывно бросают меня и вместе со мной мое войско, – в бой. Все время забываю флотскую заповедь: «не давай умных советов начальству, а то тебе же придется их выполнять». Мало того: я без конца «вляпываюсь» во всякие работы и обязанности. Как мне пришлось быть банкиром и партийным функционером, я уже писал. А вот еще, всего лишь несколько, перлов-жемчужин из обширного перечня «внебрачных» работ, помимо основной.
Мощные кабели от двух ТП к лаборатории проложены, но, чтобы их подключить, нужен «ответственный за электрохозяйство». Изучаю ПТЭ и ПТБ, ПУЭ – это две толстых книги непростой науки. Сдаю очень строгий экзамен комиссии Ленэнерго. Поскольку я единственный такой грамотный, то автоматически стаю «главным по электричеству» всей части, отняв хлеб насущный у главного механика. Отнимаю у него заодно также ремонт всего электросварочного и газового оборудования – все равно в этом деле он ничего не понимает. Само собой: труборезные станки, фаскорезы и прочее для «околосварочных» работ мы также делаем и ремонтируем сами.
Радиоактивные изотопы только в лаборатории; автоматически я назначаюсь также «ответственным за радиационную безопасность» всей части.
В лаборатории нужна печь для сушки электродов. Напрягаемся, делаем сложное, но надежное и универсальное устройство: кроме электродов, на нем можно сушить грибы, готовить пищу и обогревать помещение. Печь настолько всем нравится, что лаборатории приходится делать такие печки десятками – для всех объектов части.
В ПТО части бумаги и чертежи не помещаются уже в стандартные деревянные шкафы. Даю совет: вот у вас ниша, можно вписать туда металлический шкаф до потолка. Шкаф этот из гнутых профилей получается очень удобный и емкий, дверцы открываются и вдвигаются внутрь, не занимая пространства. Секретчик требует, чтобы дверцы закрывались на замок и опечатывались. Выполняем требование. Все получается просто и изящно, все бумаги заполняют новый шкаф меньше чем наполовину, работать стало легко и приятно… А лаборатория в дыму и копоти сооружает еще 32 (!) огромных шкафа для всей части, под размеры каждого кабинета…
Боря Лысенко просит сделать подставку под телевизор: заводская тумба угрожающе шатается под весом почти стокилограммовой(!) «Радуги». Боря – мой свирепый начальник и близкий друг. Выкладываюсь в жанре технической эстетики в симбиозе с сопроматом: изобретаю для него прямоугольную массивную рамку, в углы которой просто вварены длинные, проточенные на конус ножки с белыми фторопластовыми шариками внизу. Конструкция «вылизана» и окрашена в черный цвет. Боря удивился видимой хрупкости подставки, попробовал отогнуть довольно длинную ногу, которая крепилась только в одном месте: она не шелохнулась. Утром пришел восторженный: тяжелый телевизор как бы парит в воздухе, но держится при этом чрезвычайно устойчиво! Надо ли говорить, что пришлось делать еще десятки таких подставок?
Вот на монтаже повреждают резиновую манжету в уникальном и дорогом устройстве поставки заказчика. Задание лаборатории простое: сделать манжету. Проектирую пресс-форму, изготовляем и доводим ее, изучаю требуемые режимы (время – температура) вулканизации резины. Нагреваем, выдерживаем. Разобрать форму невозможно: резина намертво приварилась к латунной форме. Только с третьего раза подбираем металл, – это нержавеющая сталь. Задача решена. В сознании начальства откладывается мысль: лаборатория может делать резиновые детали. Я понимаю, что отныне придется делать и резину, поэтому сохраняю в рабочей тетради все нужные параметры.