Еще жива

Он ошибается. Объявления не дали ничего, кроме того, что несколько человек звонили и грубили, а один с корейским акцентом расспрашивал про работу. Стиффи объявился через неделю, тощий, растрепанный и грязный после каких-то одному ему известных приключений. Он вальяжно вошел через мое окно со своим обычным безразличием ко всему и уселся напротив вазы.

Нечто холодное и скользкое шевельнулось у меня внутри.

— Стиффи.

Обычно кот поднимает на меня глаза, трется о ноги, издает звуки, означающие, что он не прочь поесть. Но на этот раз он меня как будто не слышит. Когда я подхожу к нему, Стиффи шипит, отскакивает в сторону, совсем не как тот кот, которого я знала. Я закрываю окно и звоню Бену. Телефонные звонки раздаются в режиме стерео: сквозь пол и у меня в ухе. Девять гудков. Я набираю снова. Еще три, и он наконец берет трубку.

— Не клади трубку.

Из его горла вырываются такие звуки, будто он пытается откашлять ком шерсти.

— Не могу остановить рвоту.

Но ему все же удается это, когда я сообщаю, что его кот у меня.

Через минуту Бен уже вваливается ко мне в двери, бледный, как воск, со смрадным дыханием.

— Стиффи!

Он кидается обнять своего кота.

Бен уходит пружинящей походкой. Последнее, что я вижу, прежде чем они скрываются, — это немигающие, широко открытые глаза мармеладного кота, который смотрит на вазу через плечо своего хозяина.

Глава 6

Сейчас

Новая физиология повлекла за собой изменения, затронувшие все стороны жизни. Человеческие существа, зараженные «конем белым», мутировали непредсказуемым образом. Девяносто процентов умерли. Из оставшихся десяти половина, вероятно, была невосприимчива к заболеванию. Мутации остальной части оказались совместимы с жизнью. Если только человека не вынуждают карьерные устремления или другие стимулы, такие как жгучее желание выйти на следующий уровень в компьютерной игре, люди по-прежнему ведут дневной образ жизни. Нет, мы, конечно, можем стать ночными существами, но это не идет ни в какое сравнение с удовольствием от ночного сна.

Но в этом остатке мира некоторые представители задыхающегося в предсмертных судорогах человечества теперь охотятся по ночам. А это значит, что днем они спят…

Существо, бывшее когда-то женщиной, подергивается во сне, как спящая собака. Достаточно ли в ней осталось человеческого, чтобы ей снился умопомрачительный шоп-тур в Милан, или же ее сознание откатилось до первичного бульона, где ее одноклеточное тело продвигается с помощью жгутиков к очередной порции пищи?

Все шестеро спят, напоминая уродливых, до отвала накормленных детенышей животных в своем гнезде, устроенном из соломы. Их рты причмокивают во сне, но это только до тех пор, пока швейцарец не поднимет этот амбар на воздух. Эти камни пережили землетрясения, погодные катаклизмы и войны, но они рухнут в противостоянии с пластичной взрывчаткой.

Лиза. Я должна вытащить ее отсюда. Я не могу оставить ее здесь.

Она сидит скрючившись на том же пересечении деревянных балок, прижав колени к груди, словно эта поза — щит, который убережет ее от монстров, как натянутое на голову одеяло спасет от бури.

Я продвигаюсь на несколько дюймов влево, чтобы лучше было видно, что находится внутри амбара, и Лиза поднимает голову, будто замечает меня. Но это обман. Ее глаза пусты и безжизненны. Она оставила надежду. Скорее всего, бедняжка думает, что я мертва или в таком же безвыходном положении, как и она сама.

Пожалуйста, пусть она не шевелится. Пока существа спят, есть хоть какая-то возможность.

Рюкзак сползает у меня со спины. Сделав еще несколько десятков шагов, я бросаю его под дерево. Овощной нож уже у меня в кармане, а через секунду в моей руке появляется мясницкий нож с хорошо сбалансированным весом.

Пожалуйста, пусть у меня не возникнет потребности им воспользоваться.Пусть это мое желание имеет больше чудесной силы, чем молитва.

У амбара только один вход. Раскрытый ржавый замок свисает с такой же щеколды. Это низкое строение с характерной красной крышей, какими пестрит итальянский загородный пейзаж. Три окна, по одному на каждой стене, кроме той, где двери. Все они недостаточно велики, даже если бы и были открыты. Петли настолько старые, что они запоют сопрано от малейшего движения.

Молюсь, чтобы Лиза держалась.

Возвращаюсь к дому. Швейцарец роется в металлическом ящике. Он громко его захлопывает, когда я с молчаливой решительностью прохожу мимо него и направляюсь в крохотную кухню.

— Не повезло?

— Нет.

— Что ты ищешь?

— Ничего.

Вытаскиваю пятилитровую бутыль оливкового масла из-под узкого рабочего стола. Под ним нет дверок, только занавеска скрывает кастрюли, сковороды и прочую кухонную утварь от чужих глаз.

— Оливковое масло?

— В Италии нет кухни, где бы его не оказалось.

— Ты не сможешь ее спасти, — бросает он мне в спину. — Они, наверное, съели все то, что осталось от других жителей деревни. Они не пожалеют и твою глупую подружку.