Ещё не поздно

— Тамара, — прервал Минаев голосом, в котором звучала неприкрытая угроза, — если вы сейчас же не закроете дверь с обратной стороны, я сделаю то, от чего мы оба будем сожалеть.

Сердцем понимала, Минаев открыто угрожает, грозясь сделать что-то очень плохое, но тело невольно задрожало от…искушения. Мои глаза расширились. Ни разу за последние семнадцать лет не думала подобное о мужчинах. Минаев нетерпеливо захлопнул дверь, двигатель мощно зарычал и машина, взвизгнув шинами, скрылась в темноте.

Слезы наворачивались на глазах. Шмыгнув носом, сунув замерзшие ладони в карманы пальто, я заревела.

Я осознала три вещи. Меня привезли в городской отель, без гроша в кармане, бросив как нищенку; меня только что уволили и, в-третьих: телефон, отданный Алевтиной Сергеевной, надрывно вибрировал в кармане пальто.

Минаев вошел в кафе местной гостиницы, безошибочно найдя мой столик. Я сидела в углу, примостившись в месте часто называемым камчаткой, тихо попивая воду.

Андрей, усевшись за соседний стул, брезгливо посмотрел на стакан и подозвал официанта. Парень появился из ниоткуда, ожидая заказа.

— Как обычно?

Андрей Дмитриевич кивнул.

— Только два. И с сахаром.

Быстро сделав пометку в блокноте, официант, кивнув Минаеву, ушел выполнять заказ. Это навело меня на мысль.

— Выходит, вы здесь частый гость.

— Назови причину, почему я должен тебя не увольнять? — мрачно произнес Минаев, расстегивая верхнюю пуговицу кашемирового пальто.

Ох. Как я мечтала уйти от подобной темы. Сетуя на характер Минаева, я боялась произнести слово, не выведя того из себя. Когда я ответила на звонок, не ожидала услышать Минаева. Где — были его слова, и я сразу поняла, о чем он, назвав кафе гостиницы, у которой Андрей Дмитриевич меня бросил.

Глотнув воду, я собралась с мыслями.

— Я хороший работник?

— Не играй со мной, я предупреждал, — невесело улыбнулся Минаев, — так почему? Ответь.

— Как я уже говорила, — неуверенно начала я, смотря на стакан с водой время от времени поглядывая на Андрея Дмитриевича. Он сидел, сложив руки на столе, посматривая на меня.

— Утром стару… Алевтина Сергеевна сказала, что ваша дочь Лена не разговаривает.

Не услышав ничего в ответ, я сбивчиво продолжила:

— Я, правда, не знала, хотя мне показалось странным обращение девочки к домашним. Вечером она не говорила со мной, и я не придала этому значения, но утром все стало на свои места. — Я сделала паузу, — сегодня она разговаривала как нормальный трехлетний ребенок, понимаете?!

Не знаю от чего, но слезы наворачивались на глазах, грозясь выйти наружу.

В это время официант принес нам заказ и так же тихо удалился.

— Поверьте, Андрей Дмитриевич, — мой виноватый голос, разжалобил бы самого Цезаря. — Понятия не имею, почему девочка предпочитает разговаривать со мной, чем…

— Давайте, скажите это вслух. — Теперь я действительно не понимала, почему он злиться.

Я намеревалась было уйти, как большая сильная ладонь сжала мою руку. Мы оба уставились друг на друга.

Первым пришел в себя Андрей Дмитриевич.

— Извините Тамара, иногда я бываю ужасным козлом.

Во взгляде Минаева читалось раздражение, ничего не имевшее общего с виной. Кажется, я привыкала к его характеру и это пугало до чертиков.

— Это случилось весной, — Минаев смотрел куда-то вдаль, придаваясь воспоминаниям. — Каждый год в конце мая, моя семья собиралась в загородном доме, где я провел все детство. Я приехал позднее остальных. Поздравить старика с юбилеем. Все было нормально, пока…

Пальцы Минаева дрогнули, когда он взялся за кружку с кофе, и я поняла, как ему тяжело говорить о том, чтобы это не было.

Может из-за того что случилось тогда, сделало Минаева таким озлобленным. Нет, — говорили его глаза, — не поэтому.

— Дом сгорел дотла. — Минаев зарылся рукой в длинные волосы, его глаза не передавали той боли, что звучали в словах, и холодок страха пробежал по моей спине. — Лена находилась в доме, я едва успел ее спасти. Едва успел! Теперь вы понимаете, почему она молчала?

Я понимала. Девочка испытала непереносимый ужас.

Андрей Дмитриевич подался вперед, пригвоздив меня взглядом.

— Почему вы?! — почти с остервенением прорычал Минаев шепотом, — почему!!! Моя девочка боится даже дневного света, но вы… Со своей манерой и правильностью…

Он замолчал.

— Не знаю. Правда, не знаю, — покаянно прошептала я.

— Даю вам еще один шанс. Вы нужны Лене, значит, нужны мне.

Что означает: попробуйте натворить глупостей и уволю вас к чертовой матери.

— Так вы музыкант? — спросила я после долго молчания, хоть как-то сгладить напряжение.

Зеленые глаза стрельнули на меня недобрым взглядом.

— Бывший музыкант.

Какая разница.

— Большая, — удивил он меня ответом. Если он читает мои мысли…

— Не читаю, у тебя все написано на лбу, — Минаев хохотнул над моей физиономией, бросая на стол сто рублевую купюру, — пошли.

— А Лена в машине? — посмела спросить я.

— Нет, — и снова этот мужчина удивил. Придерживая для меня дверь, он ответил оскорбившись: — Я успел заехать домой и уложить ее в кроватку. Имейте совесть.

Что поделать. Никто его не обвиняет в излишней любви к дочери.

— Вы Андрей Минаев!

— Да. — Сухо ответил он.