Ещё не поздно

Но, не взирая на видение не оставлявшее меня ни на минуты, больше всего я желала увидеть малышку. Признаться, я очень скучаю по ней. Елена ворвалась в мое сердце подобно урагану. Для меня она была не просто ребенком шефа, а малышкой, проникшееся ко мне искренней любовью. Я хотела обнять ее, прижать к своей груди и никогда не отпускать. Спрятать за спиной от бренного мира и обещать, что никогда не дам ее в обиду. Слушать ее смех, видеть ее восторженное лицо над попытками решить первую задачу. Стать свидетелем ее открытий, разочарований, побед. Быть для нее опорой. Ни это ли означает материнскую любовь? Просто любоваться ребенком, ставшая для тебя целым миром.

Спрятав лицо под подушкой, я пыталась справиться со слезами. Сама подписалась на это, не отрицаю. Но все же…

В дверь постучали:

— Тамара, знаю, ты не спишь. Есть разговор.

Ничего не ответив, я притворилась спящей, словно он может увидеть за дверью проказу.

— Не прокатит. Я жду.

Зарычав, сбросив с себя одеяло, я вышла из комнаты, не посмотрев на себя в зеркало. Едва я ступила ногой на ковер, замерла на месте. Потрепанный, явно не выспавшийся, Паша сидел на диване, покуривая от переполненной пепельницы сигарету. При виде меня он потушил окурок, похлопал по дивану, призывая сесть рядом.

Пытаясь расчесать волосы пальцами, я села на противоположное место.

— Доброе утро, — сухо сказал он. Мешки под глазами свидетельствовали о бессонной ночи. — Хотел подождать до утра, но время поджимает. Кофе будешь?

Я мотнула головой.

— Правильно. Это вредно.

Павел представлял собой мужчину образцом мужественности. Светло-русые волосы едва прикрывали широкий лоб. Полные губы, нежно-оливковая кожа в сочетании с тигровыми глазами привлекали немало женщин. Они не понимали, что все впустую. Павел был геем. Не знаю, почему он избрал для себя этот путь. Раньше мне казалось, из-за случившегося со мной в детстве. То, что сделал его старший брат повлияло на его психику. В раннем детстве он стал свидетелем моего изнасилования. Биологический отец продумал идеальный план возмездия над непослушной семьей. Ему было мало насилия над дочерью. Ему необходимо было поиздеваться над собственным братом. Чтобы тот увидел воочию акт мщения.

Не представляю, каким может быть человек, чтобы додуматься до такого.

Это мерзко и… недопустимо.

— Прости, — одними губами прошептал Паша, сцепив руки не поднимая взгляда. — Прости меня за все.

Я поежилась.

— Ты не виноват, — воодушевленно сказала я, но он мне не поверил.

— Я не могу вернуться назад, но и не перестану заботиться о тебе. Хоть мое присутствие напоминает тебе… — на этих словах, его голос надломился, словно его ударили и ему тяжело говорить. Но позже он находит в себе силы продолжить: — ты боишься меня.

Не спрашивает, а утверждает.

Я сидела в кресле, обхватив руками колени, слушая голос, в котором звучало небывалое раскаяние. Человека, который ненавидел себя за совершенное когда-то родным по крови.

Я ничего не говорю. Смысла нет отрицать.

— А где Эфраим? — слышу свой неуверенный голос.

Не поднимая глаз, Павел закуривает сигарету. Выдыхая табачный дым, он подбородком указал на дверь справа от ванной.

— Дрыхнает, храпя на весь дом.

Я улыбнулась.

— Спасибо что не выгнал его, — он одаривает меня тяжелым взглядом.

— Спасибо? Где ты его подобрала? Я все понимаю, но приводить чужого в дом…

Я пожала плечами.

— Не знаю.

Похоже, я впервые шокировала Павла. Он так цветасто выругался, Андрей дал бы ему фору. И все же. Почему я взяла с собой Эфраима? Разглядывая свои ухоженные ногти, покрытые прозрачным лаком, я гадала, что стало причиной необдуманного поведения.

Внезапно Паша произнес:

— Ты кричала во сне.

Я отвела глаза. Мне не понравилась резкая смена темы.

— Приснился дурной сон.

— Хммм. И не отрицаешь.

— Я никогда не лгу.

— Никогда не значит — нет, — в голосе Павла едва улавливалось раздражение. Я не понимала, чему стало тому причиной. Не понимала своих действий. Вообще ничего. Во мне словно выключили какую-то кнопку, отвечающая за разум. Разговора с ним не избежать, я видела, как в уме он просчитывает степень вопросов и их значимость. Откроют ему секреты или нет. По сути, он все знает.

Павел любил быть готовым ко всему, а значит, у него есть на меня досье. Достоверное или нет — не знаю. Ведь он интересовался тогда, в нашу встречу о том что произошло уже восемь лет назад?

— Ты просила моей помощи, — внезапно проговорил Одинцов. Моя голова повернулась на миллиметр влево, — услуга за услугу, помнишь?

— Да.

— Тогда расскажи мне.

Я пожала плечами, заняв пальцы, взяла пустую кружку. Не хочу, чтобы он видел дрожь, пробившая тело.

— Это… — я не знаю, с чего начать. Рассказать все или не все? — я задолжала крупную сумму денег у не тех людей.

Он хмыкнул.

— И все?

— Я долго откладывала передачу нужной суммы. Больше они не захотели ждать, и перешли к действиям.

Я не рассказала ему о звонках на номер Минаева. Странно, что они вообще о нем узнали.

— К каким?

Я замялась.

— Тамара, скажи, пожалуйста.

Он просит меня?

Руки затряслись. Кружка вот-вот выпадет из пальцев. Поставив ее на кофейный столик, обхватила себя руками.