Ещё не сорваны погоны... (СИ)

И Ирвин заговорил. Он говорил, сбиваясь, но изо всех сил стараясь не упускать мелочей. Боль, терзавшая его тело все последние дни, не утихала, и врачи не обещали, что он пойдёт на поправку. Никто не пытался отрицать, что он уже не сможет ходить.

«Пусть я сдохну, — билось у него в голове, — но ты сдохнешь вместе со мной».

Он рассказывал, как Консул послала ему сообщение с предложением встретиться и обсудить новый проект.

Какой проект, Ирвин не знал — та не успела рассказать.

— От таких встреч не отказываются, — говорил он, — и я пошёл.

Встреча была назначена в одном из глухих уголков Сената, где много лет уже никто не бывал.

— Я понял, что она хочет встретиться наедине.

Они с Эклунд успели обменяться лишь вежливыми приветствиями и комплиментами, когда за очередным поворотом мелькнула тень.

Потом фигура человека в чёрном появилась из-за колонн.

— Я ничего не успел понять. Боль… прошила насквозь, — рука Ирвина непроизвольно потянулась к животу. — Но я разглядел лицо. Это был он… Ролан фон Крауз, три года назад преступивший закон… и пропавший в Ветрах.

Ирвин перевёл дух.

— Это не всё, — сказал он.

— Эклунд… — выдохнула Исгерд.

Ирвин кивнул. Злость придавала ему сил.

— Ролан расстрелял и её. А потом… — он неопределённо повёл рукой. — Исчез в такой вспышке… как вихрь вырвался из Ветров.

Исгерд молчала. Информации оказалось слишком много, чтобы осмыслить её за один раз. А Ирвин тем временем продолжал:

— Везде… была кровь… Но я видел заряд… бомбу… Я пополз к выходу… Сам не знаю, как сумел разбить стекло.

«Подползти к бомбе и отключить её тебе, конечно же, в голову не пришло», — подумала Исгерд, но тут же одёрнула себя. Далеко не каждый бы вообще куда-то пополз.

— Спасибо, — она встала. — Вы очень помогли.

Она повернулась и пошла прочь.

— Вы расстреляете его? — донеслось из-за спины.

Исгерд стиснула зубы и, так и не ответив ничего, вышла из палаты.

Дом Рейнхардтов погрузился во мрак и куда больше походил на обитель умирающего, чем больница, в которой изнывал от нестерпимой боли Ирвин.

Ещё издали Исгерд почудился запах тлена, но она отогнала от себя эти безумные мысли. Однако едва ступив в прохладу тонущего в сумраке коридора, поняла, что была права.

Распахнув разукрашенную золотыми виньетками чёрную лакированную дверь, она остановилась, глядя на супруга, раскинувшегося на широкой кровати. Ноги Волфганга были широко раздвинуты, и между них примостилась худенькая черноволосая девушка. Другая покрывала поцелуями его грудь.

В воздухе стоял дым от кальяна, наполненного гашишем, а сам Волфганг держал в пальцах мундштук.

Исгерд не умела быть мягкой. Она понимала, что расположение Волфганга сейчас играет немалую роль в наведении порядка в Гесории, но просто не могла сдержаться.

— Все вон, — распорядилась она. Подошла к окну и распахнула его настежь, впуская в комнату холодный осенний воздух.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Затем шагнула к Волфгангу и отобрала у него мундштук.

— И я? — слегка заплетающимся языком поинтересовался супруг.

Исгерд поджала губы и опустилась на край кровати. Нащупала на запястье инъекцию детокса, которую всегда носила с собой, но решила её сохранить. Трезвый Волфганг мог оказаться ещё более неприятным собеседником, чем такой.

Тот откинулся на подушки и обиженно смотрел на неё. Исгерд не знала, с чего начать. Наконец поймала ладонь супруга и, сама не веря себе, мягко произнесла:

— Волфганг, я знаю, что тебе сейчас нелегко…

Если бы не врождённая бледность, щёки Исгерд наверняка залились бы сейчас огнём.

У неё не получалось врать. Этот процесс был для неё мучительнее всего. Она предпочла бы перенести любую боль, только бы не говорить слов, в которые не верила сама.

Волфганг, кажется, всё происходящее прекрасно понимал.

Он выдернул руку и спустил на пол ступни — с другой стороны кровати.

— Не смей меня жалеть, — бросил он через плечо, нащупывая пальцами ног домашние туфли.

Затем поднялся и, подойдя к зеркалу, набросил рубашку и принялся завязывать шейный платок.

— Сегодня день траура по твоему отцу.

Исгерд тоже встала и, обойдя постель, остановилась у него за плечом.

С опухшим, раскрасневшимся лицом Волфганг всё равно оставался красив как фарфоровая кукла — пусть и чуть-чуть потрёпанная.

На себя же Исгерд удавалось смотреть с трудом. Уродливый шрам с рваными краями мгновенно притягивал взгляд.

— Ты решила заменить мне отца? — в голосе Волфганга послышались истерические нотки.

Он развернулся, очевидно, намереваясь перейти к атаке, но Исгерд не сдвинулась ни на шаг и в итоге оказалась припёрта к туалетному столику, почти расплющена между его краем и животом супруга.

Близость мужа вызывала у Исгерд нестерпимое отвращение. Она никогда не любила чужих прикосновений. Знала, что иногда их не избежать — но всё равно не любила. И даже тот Волфганг, которого она узнала в Академии три года назад… Даже его руки Исгерд хотелось сбросить со своих плеч. Этот же обрюзгший, потерявший всякое подобие благородства, похожий на полуопустевший мешок, и вовсе был ей противен.