Читаем Ещё о женЬщинах полностью

Но ближе к полу. Как сам потерпевший и настрадавшийся за правду, могу свидетельствовать, что у грязного пола тьма недостатков. В первую очередь тот, что всякая вещь в себе, лишь слегка коснувшись его, тоже делается грязною. И в первую очередь бутерброд с маслом и икрой, которая сразу становится чёрной. А так-то она была жёлтая, мойвы. Также кончики брюк, которые поэтому приходится надевать, вставши на собственный стул. Беспокойно свесившееся до пола одеяло. Упавший с вешалки шарф или в изумлении выроненная из рук книга, тем более что и она, подобно бутерброду, падает вниз разворотом страниц, а не обложкой.

Но есть у грязного пола и достоинства, тоже многочисленные. Во-первых, на него не страшно пролить чашечку кофе, или ванну, или опять кастрюлю борща, не щей, подчёркиваю я, а борща, хотя последнего всё равно жалко. Ведь борщ варится так. Берётся килограмм говядины на кости. Разрубается топором на несколько частей, чтобы впихнулось в кастрюлю. Затем берётся килограмм говяжьей вырезки, режется и кусками бросается сверху. Доливается немного воды и варится до отделения мяса от кости. Потом кидается свёкла, десяток луковиц, горсть лавров, горсть чёрного перца горошком, солится, доваривается. Потом наливается, точнее, накладывается в миску, вытряхивается туда стакан сметаны, выпивается бутылка водки, и борщ можно есть.

На грязный пол в сердцах можно богобоязненно плюнуть, или, если по нему пройдётся босоногая красавица, то её ножки станут грязными, а ведь это очень красиво. Ради этой красоты я и терплю недостатки, хотя на самом деле роняю книги или надеваю брюки гораздо чаще, чем привечаю красавиц или, тем более, опрокидываю борщ.

Вопрос «Почему ножки должны быть грязными?» ответа не заслуживает. Но я сейчас сытый, пьяный, добрый, так уж и быть. Потому что это естественное их состояние в натуре, а как по происхождению я натуралист, словно Лев Толстой, то и люблю всё в натуре. В этом смысле я бескомпромиссен. По специальности я редактор среднего звена и работаю в офисе. Рабочий стол моего компьютера украшает картинка, где дама давит ножкой слегка подсохшую коровью лепёшку. Крупный план, отличная графика, ушлый натурализм. Драматург Сигарёв, когда это увидел, страдальчески поморщился и с нескрываемым отвращением сказал: «Андрей, это же говно!» Заценим, что это сказал не юный Вертер, а Вася Сигарёв, которого считают самым отъявленным чернушником. А что до начинающих литературную карьеру юных Вертеров или тем более впечатлительных пенсионеров-стихотворцев, то от них отбоя нет, и если какие-нибудь репродукции картин Бугеро из жизни пейзанок последние рассматривают с нескрываемым удовольствием, вероятно, предаваясь воспоминаниям о своём босоногом пионерском детстве, то картинку с рабочего стола мне приходится прикрывать от впечатлительных пенсионеров газетой. Лучше всего «Лимонкой». Потому что у Бугеро эти нормандские деревенские девочки очень хорошенькие, хотя и босенькие, но старательно причёсанные и умытые, у них даже ножки как-то остаются чистыми, и это относится не только к пейзанкам, но даже и к молоденьким нищенкам, по которым художник тоже прикалывался, а тут, понимаешь, всё в говне, как в жизни.

Иные возразят — зачем пол, разве ножки не бывают грязными сами по себе? Увы, не бывают. То есть я иногда видел, но это были какие-то нереальные женщины — цыганки, сумасшедшие, преклонных лет странницы, в лучшем случае — странницы средних лет или продавщицы собственноручных овощей на колхозном рынке в жару, но это всё равно не формат, потому что по жизни я вынужден общаться с врачами, студентками, аспирантками, драматургами, актрисами и поэтессами. А от них дождёшься.

Приходится крутиться самому, в смысле пачкать. Конечно, лучше всего делать это по взаимному согласию. На этом пути я испытал многое. Я испытал акварель и гуашь, масло и уголь, ваксу и гуталин. Землю, как я испытывал землю! Ведь у меня под рукой имеется огород, весьма для этого подходящий. Я ухаживаю за ним. Я тщательно подбираю с земли все стёклышки, гвоздики, куски железа, острые камни, кости и обломки кирпичей. Я выпалываю крапиву и осот. Крыжовник, известный своей колючестью, я аккуратно оградил дощечками, так что даже ночью и спьяну в куст не наступишь. Дорожки я заботливо поливаю — мочой, спитым чаем, остатками супа и прочими помоями, а если этого недостаточно, то и просто водой из лейки, так что даже самым засушливым летом грязь на огороде всегда имеется. И земляная грязь действительно очень пластична и живописна, но беда в том, что скоро сохнет и, осыпаясь под одеялом, колется и мешает спать. Причём спустя пару часов эти сухие комки непостижимым образом осязаются уже и под спиной и вскоре на подушке. Думаю, что ещё хуже обстоит дело с навозом; впрочем, ни разу не доводилось спать с девушкой, чьи ноги были испачканы навозом.

(А также не забываем, что зимой огород не работает.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары