Ещё один плод познания. Часть 2 (СИ)

И он не только тогда откликнулся. Где-то через неделю после того, как жена его получила книгу, он позвонил и сказал: "Ваши эссе стали для нас обоих Событием с большой буквы. А насчёт камней и кувшинов - слушайте, что я думаю... Представьте себе, что человек по природе своей подобен кувшину, но однажды самой жизнью принуждён был, выбирая, кем быть - бьющимся или бьющим... погибнуть самому или погубить, - решиться на второе. Так вот, он облачится в каменные латы, и совершит то, что счёл своим долгом... совершит, а потом... потом... всё же разобьётся сам - изнутри, - об этот свой каменный доспех... " Рамбо несколько секунд молчал прямо-таки ошарашенно, а потом ответил: "Знаете, Андре, это целая Тема - тоже с очень и очень большой буквы. Вот что такое найти Читателей - и опять же с заглавной... Обязательно надо будет встретиться и поговорить... и не один раз..." "Непременно, - обещал Винсен, - вот только дайте всё прочесть и продумать..."

Да, это целая Тема, и это тоже ЕГО тема. И до чего же они интересные люди, этот Андре Винсен и его жена... что-то необычное таят и они, быть может, в своих душах...

Да, может быть, и они ТОЖЕ. Ибо он, Мишель Рамбо, носит в своей душе никем не вынутый, да и вовек не извлекаемый осколок дикой, взрезавшей отчаянной болью скорби; носит с шести лет, с ещё даже не совсем полных шести... Эта женщина, Натали, очень тонко и точно прочувствовала его состояние: да, его ударило когда-то в незащищённую ткань детского сознания, этот удар не мог быть отражён ничем, ибо не было ещё на душе ни взрослых лат, ни даже той ломкой, крошащейся наледи показного цинизма, которою пытаются оберечь свои сердца угрюмо-ершистые подростки. Они-то пытаются... а ему и шести ещё тогда не было...

Он носит в душе и это, и ещё - сознание вины. Каждая душа человеческая, подобно пчеле, приносит в мир свой мёд и своё жало - это была ещё одна притча-метафора, он почерпнул он из тех же источников, в которых прочёл о камне и кувшине... Если бы можно было спасать всех, кого жаждешь спасти, жалом же своим губить лишь силы зла, а не тех невинных, коих они увлекают на гибель вместе с собою!..

И к тому же - если бы можно было стереть то, чем когда-то задел ты любящих тебя и любимых тобою!.. Он показывал своей жене, своей Аннет, всё, что писал, она любила его эссе; и вот эта наконец-то по-настоящему удавшаяся ему сюжетная вещь, это его "Сказание", - захватило и покорило её... Но она, прочитав уже увидевшую свет первую часть, поиграла его рукой, взглянула на него своими иногда как будто бы "прислушивающимися", ловящими настроение глазами и произнесла: "Всё-таки твоё неизбывное alter ego - некто именно вот такой. Никому на свете, в том числе и этому номинальному Царю, не подвластный, решающий всё и всегда сам, возлагающий на себя огромную ношу, но при этом - уверенный в том, что ему, в силу самой сути его, позволено больше, чем другим..." Она не спросила - так ли, - а просто сказала это с оттенком печальной примирённости в голосе. И Мишель не возразил ничего, только обнял её, смущённо-виноватым движением взбив себе волосы на макушке. Понимая, что ей подумалось - у этого Тетрарха любящая и верная жена, но отвечать на её верность взаимностью он, полновластный господин, воин и вождь, "великий и знатный", едва ли обязан. Это он тоже решает сам, только сам... Об этом в тексте не говорилось ничего, но это по логике образа напрашивалось и подразумевалось... И виновато теребил он свою макушку потому, что понимал ещё и невысказанную личную подоплёку этих слов жены. Ибо он виновен и перед нею - хотя она полностью простила, хотя они любят друг друга не менее, чем двадцать лет назад...

Почему же это именно сейчас так настойчиво припоминается, всплывает? Не для того ли, чтобы вновь, который уже раз, позволить этому опасть, осесть куда-то там в кладовую памяти, не вторгаясь в иные воспоминания...