Ещё раз О. Генри

«Неизвестный олдермен нашего города, живущий в немногих милях от № 1204 Западной Тридцать второй улицы, недавно построил дом стоимостью в 10 000 долларов. Голоса за городских управителей, очевидно, поднялись в цене».

Подобных заметок было около пятнадцати, и каждая из них била в цель без промаха, причиняя большие разрушения. Я заглянул в «Светскую хронику» и увидел безобидные маленькие остроты, вроде:

«Супруга генерала Кронкера вчера дала большой бал на Джонсон-авеню. Очевидно, она получила развод от этого агента в Канзас-Сити, прежде чем добралась до такой партии, как старый Кронкер».

«Генри Баумгартен опять избил свою жену вчера вечером».

«Женское Театральное общество собиралось вчера в музыкальном магазине Клейна. Мисс Сэди Додсон пала жертвой жары и была доставлена домой на извозчике. Жара?! Очевидно, новое название».

Это — некоторые из наиболее приемлемых заметок. Были еще кое-какие, от которых при чтении у меня волосы стали дыбом. Машинально я перевернул страницу и стал читать передовую, полагая маловероятным, чтобы там было что-либо подобное. В первом же абзаце буквально все городские и окружные власти обвинялись в подкупе и взяточничестве с упоминанием имен. Статья оканчивалась уверением, что газета уплатит десять тысяч долларов любой благотворительной организации, если все обвинения не подтвердятся в течение десяти дней.

Я прополз через дворик, отломал доску от забора и добрался до черного хода редакции. Двух своих репортеров я нашел во дворе ругающимися и проклинающими всех и вся; один из них валялся в куче опилок, а второй висел на заборе, зацепившись пиджаком за гвоздь. Их выбросили из окошка.

С болью в сердце я проковылял по лестнице в редакционное помещение. Там было довольно шумно. Я вошел, стараясь держаться непринужденно, и осмотрелся. Мой пятидесятидолларовый «передовик», стоя в углу с половинкой стула в руках, мужественно защищался против кворума городской управы. Он уже уложил троих, но сражение только разгоралось. Редактор городского отдела лежал на полу под четырьмя мужчинами, сидевшими на нем, а громадный обозленный немец пытался сбить редактора театрального отдела с книжной полки куском газовой трубы. Любой человек был бы обескуражен, видя, как обходятся подобным образом с его штатом, который платит ему тысячу четыреста долларов в месяц.

Я удалился в свой личный кабинет, и возмущенная публика последовала за мной. Я видел, что нет никакого смысла пререкаться с ними, — вынул свою чековую книжку и пошел на компромисс. Когда все деньги, бывшие на моем банковском счету, иссякли и ввалилась еще одна партия взбешенных граждан, я отказался от надежд.

В одиннадцать часов обслуживающий персонал газеты подал в отставку.

В двенадцать часов газете было предъявлено исков на сумму в двести тысяч долларов, и я знал, что все они были бесспорные. Я спустился вниз, выпил девять стаканчиков и вернулся в редакцию. На лестнице я встретил автора передовиц и ударил его по подбородку, не сказав ни слова. Он все еще держал в руках обломок; бросив в меня этим обломком, он скрылся из виду. Войдя в помещение, я увидел, что театральный критик был готов выиграть бой. Он учился в колледже и был хорошим футболистом. Он вывел из строя громадного немца, освободил редактора городского отдела от четырех граждан, сидевших на нем верхом, и собирался принять бой с наседавшей толпой. В это время в комнату ворвался редактор отдела светской хроники, босой, в рубашке и брюках, и я услышал снаружи громкое трещание и писк, как будто тысяча попугаев заговорила сразу.

— Бегите! — выдавил он из себя. — Женщины идут!

Я выглянул в окошко и увидал, что весь тротуар был полон ими. Я выбил окно, выходившее в садик, выпрыгнул и бежал без оглядки, пока не оказался в миле от города. Это был конец Школы практического журнализма Бинкли. С тех пор я стал бродяжничать.

Парень, которого я атаковал сегодня на улице, был моим специальным корреспондентом из Хаустона, которого я «нанял» для газеты. Я имел против него зуб за первое сообщение, посланное им в газету. Имея от меня carte blanche послать все, что он считает наиболее подходящим, он телеграфировал нам сорок тысяч слов о пересмешниках, чирикающих на деревьях перед коттеджем, в то время как в Дакоте снегу выпало на три с лишком фута. Не думаете ли вы, что мне не повезло?

— Я должен сказать вам, — сказал репортер «Пост», — что совсем не верю вашей истории.