Ещё раз О. Генри

Парикмахер посмотрел на него с презрительной усмешкой и сказал тоном величайшего сарказма:

— О да, мне удалось продать. Мне удалось продать ровно пять бутылок, и покупатели, после того как они в течение месяца прилежно употребляли это средство, явились ко мне и потребовали деньги обратно. Ни у кого из них не выросло ни единого волоска.

— Как же вы объясняете то, что у мистера Плэнкета отросли волосы? — спросил репортер.

— Как я это объясняю? — переспросил парикмахер таким грозным тоном, что репортер содрогнулся. — Как я это объясняю? Я вам скажу, как я это объясняю. Однажды я пошел на окраину, в тот дом, где жил мистер Плэнкет, и спросил, дома ли он.

— Какой мистер Плэнкет? — спросил меня человек, который вышел к воротам.

— Что за разговор, — отвечаю я, — Плэнкет, который здесь проживает.

— Они оба уехали, — говорит тот.

— Что это значит — оба? — говорю я, а сам уж начинаю догадываться и спрашиваю:

— А скажите мне, как они выглядят, каковы они из себя, эти Плэнкеты?

— Похожи друг на друга, ну прямо как две капли воды, — отвечает тот. — Они, знаете, близнецы, и никто, бывало, их друг от друга не отличал, ни по виду, ни по разговору. Одна только разница, что у одного голова лысая, точь-в-точь как куриное яйцо, а у другого шапка волос.

— Вот, — сказал парикмахер, плеснув розовой воды на манишку репортера. — Вот как я это объясняю. Сначала ко мне в парикмахерскую являлся лысый Плэнкет, а потом — тот, что с волосами. А я и не заметил подвоха.

Когда парикмахер закончил свою операцию, репортер увидел негра, подстерегавшего его у выходной двери со своей щеткой. Он потихоньку вышел через черный ход, перелез через кирпичную ограду и скрылся в переулке.

Вы видели этот цирк

Перевод Л. Каневского.

Более двадцати тысяч побывали в нем.

ЧУДЕСА УЛИЧНОГО ПАРАДА

Все порядочные люди приводят детей посмотреть на представление.

Какой отличный парад!

Если бы кто-то монополизировал рынок детишек позавчера, то наверняка составил бы себе целое состояние.

Вчера был день цирка, и каждый глава цеха или гильдии, каждый опытный и начинающий бизнесмен в Хаустоне, кто хотел увидеть, как лихо скачет на лошади с голой спиной мадемуазель Мари Мирс или как она бесстрашно ходит по канату, и кто не имеет своих детей, предлагал родительскую любовь и деньги тем, у кого они были, чтобы иметь удобный предлог для посещения цирка. В некоторых городах Новой Англии большие семьи зарабатывают себе на жизнь, отдавая своих детей в аренду членам церковной общины точно с такой же целью.

Когда кто-то говорит вам, что не верит в Ветхий Завет, просто спросите, что его заставляло, когда он был мальчишкой, идти следом за оркестром, за разбитым фортепиано, за клетками с животными и что уже сейчас заставляет его пробираться в цирк, кормить слона горохом и до посинения глядеть на смешные рожицы мартышек. Ничто на свете, кроме того чувства, которое все мы унаследовали от Ноя, когда он организовал самое великое шоу на воде, которое не исчезало из репертуара сорок дней и сорок ночей по всему миру.

Запах газовых рожков и опилок, треск хлыста инспектора манежа, старинные, с бородой, шутки клоунов, поразительные словесные выкрутасы продавца лимонада — вот те соблазны, перед которыми не устоять ни одному человеку на свете.

Уже долгие недели весь Хаустон был залеплен афишами и увешан знаменами шоу Барнума и Бейли, и, по мере того как приближалось первое представление, маленькие мальчики страдали от бессонницы и испытывали необычно сильную любовь к снисходительным дядям и старшим братьям, у которых водились деньжата.

Когда наконец наступил этот торжественный день, удовольствие от напряженного ожидания превращалось в наслаждение взахлеб наконец достигнутым.

Все люди начинают вспоминать о днях своего детства, когда приезжает цирк. Даже Сьюзан Б. Энтони впадала в какую-то мечтательную ретроспективу, когда видела, как на парад-алле эти животные ходят парами, по двое, и вспоминала о том далеком, далеком времени, когда она впервые увидела их в этом потопе, в течение сорока дней и ночей, когда беспрестанно повсюду лил дождь.

* * *

Уличный парад, начавшийся ровно в десять, был самым лучшим из всех, которые когда-либо видел Хаустон.