Ещё вчера…

Остановились мы в сентябре (наверное, по разнарядке власти) в деревне Мельгуны Тамбовской области. Лошадей и телегу сдали на нужды обороны. Странное впечатление производила на нас эта деревня. На ровном чистом поле стояли голые избы, вокруг которых не росло абсолютно ничего. Не было ни грядок, ни сараев, ни каких либо заборов. Самое большое здание – школа из серых досок, куда мы стали ходить как ученики, а мама и Полина Ивановна – как учителя. Народ питался сахарной свеклой, сшибая ее с машин на недалекой дороге, ведущей к сахарному заводу. Топили соломой, оставшейся на близлежащих полях. Мы с ужасом думали, чем будем кормиться и обогреваться приближающейся зимой… Случайно узнали, что совсем недалеко, в поселке Грибановка Воронежской области, находится эвакуированный туда Деребчинский сахарный завод, и стали просить разрешения на выезд в Грибановку: знакомые земляки не дадут пропасть женщинам с детьми…

Пока ходили бумаги, по совету нашей хозяйки, мама повела меня к столетней слепой старушке, которая в деревне слыла костоправом. Мы вошли в незакрытую, чисто убранную, избу. За столом сидела опрятно одетая, – нет, не старуха – просто пожилая женщина со светлыми невидящими глазами. Мама представилась, без всякой надежды рассказала о нашей беде. Бабушка молча легкими чуткими пальцами ощупала мой раздувшийся локоть. Попросила согреть воду, поставить тазик и мыло, объяснив, где что находится.

– Держи его, голубушка, покрепче, – потребовала бабушка у матери. Намылила мне руку, и с силой выпрямляя ее, другой рукой охватила локтевой сустав. Если бы я не видел, что это были просто пальцы, я бы подумал, что руку мне сжали стальными клещами. Медленно "клещи" поползли вниз по намыленному суставу. Я взвыл полным голосом и задергался, но мама, хоть и со слезами, смогла удержать меня. После пятого – шестого прохода я охрип и подумал, что неприлично орать, когда тебя лечат, и только молча корчился от боли.

– А ты молодец, терпеливый, – незаслуженно похвалила меня бабушка и велела и впредь не бояться боли и разрабатывать руку. После третьего – четвертого сеанса "стальной протяжки" опухоль спала, подвижность сустава увеличивалась, и я уже самостоятельно начал мордовать и разрабатывать руку, поверив, что не стану инвалидом. От всякой платы бабушка категорически отказалась, хотя мама на радостях настойчиво предлагала ей что-то из нашего скудного имущества. Спасибо тебе, бедное село Мельгуны, где живут такие бабушки…

Вскоре мы переехали в Грибановку. Это было окруженное лесами большое село с "градообразующим", как теперь говорят, сахарным заводом. Все дворы здесь – с садами и огородами, с запасом дров на зиму. А приближение зимы уже весьма ощутимо: было начало

октября, и ночью лужицы замерзали.

На постой нас определили к высокой женщине, на руках которой было трое детей, а муж воевал. Хозяйка встретила нас сурово и неприветливо. Сразу немногословно объяснила нам, где жить, где ходить, что можно брать, что нельзя, что мы обязаны делать и чего нельзя делать. Обескураженные неласковым приемом, мы начали обживаться в выделенном нам углу избы. Вскоре мы поняли, что наша хозяйка, – просто замученная тяжелой постоянной работой женщина. Кроме работы на заводе ей одной приходилось управляться с тремя малыми детьми и сравнительно большим хозяйством с коровой, поросятами, курами, огородом, готовиться к предстоящей зиме – запасаться продуктами и топливом. До нас у нее на постое уже была какая-то семейка, требовавшая от хозяйки чуть ли не гостиничного сервиса, как сказали бы теперь. Мы начали ей всемерно помогать. Мама занялась детьми и приготовлением пищи, я – дровами. Даже маленькая Тамила важно работала веником или помогала мне складывать поленницу. В школу я не пошел: стало понятно, что и здесь мы задержимся не надолго.

Недели через две – три наша хозяйка со слезами, как близких и родных, снабдила нас едой, посадила на телегу для отправки в эвакопункт Борисоглебск. Еще через несколько дней в Поворино был сформирован состав из товарных вагонов – "теплушек", который вне всяких расписаний и графиков начал рывками, но неуклонно, продвигаться на восток. В одной из теплушек, среди великого множества похожего народа, на одной из дощатых полок, вместе с нехитрым скарбом, ехали две женщины и четверо детей. Старшему из них (мне) исполнилось уже целых десять лет, а самой младшей – Торочке Мильман (Степанковской) едва минуло два года.

Жизнь на колесах.