Эшелон

И всё же масса грузинского народа боготворила Вождя. Конечно, на то были и материальные причины – стараниями сталинских холуев (отнюдь не Сталина!) Грузия оказалась в привилегированном положении 16. Неудивительно поэтому, что знаменитый доклад Хрущёва вызвал здесь чуть ли не волну народного возмущения. Грузины были, так сказать, оскорблены в своих лучших чувствах. Особенно неистовствовали юнцы: дело доходило до открытых демонстраций, которые, конечно, без излишней нежности разгонялись. Мне потом показывали вмятины от пуль – итог одной такой демонстрации в марте того самого 1956 года, в годовщину смерти Великого Вождя.

Но буря понемногу улеглась – по крайней мере, внешне. И как раз в это время, точнее, в конце лета 1956 года, в Тбилиси состоялся очередной пленум Комиссии по исследованию Солнца. По нынешним временам мероприятие не бог весть какой важности, но тогда этот пленум обставили с необыкновенной пышностью. Хозяева были исключительно предупредительны и даже услужливы. Я впервые испытал на себе знаменитое грузинское гостеприимство. Научные и квазинаучные заседания по существу были паузами между банкетами. А какие неслыханной вкусноты яства нам подавали! А какие вина! Никогда не забуду изумительного белого манави. Банкетная стихия достигла апогея на Абастуманской обсерватории, куда комиссия прибыла в полном составе. Здесь, равно как и в Тбилиси, всем парадом командовал грузинский астроном номер 1 – Евгений Кириллович Харадзе, нынешний президент Грузинской Академии наук. Более обаятельного и вместе с тем сдержанно-строгого хозяина трудно было даже вообразить. Вообще Евгений Кириллович – умнейший и тончайший человек.

Кроме пищи телесной, гостеприимные хозяева потчевали нас и духовными деликатесами. Нам показали все культурные достопримечательности Тбилиси и его окрестностей. Были и более далёкие экскурсии. Одна из них мне навсегда врезалась в память. Это была экскурсия в Кахетию, в имение великого грузинского просветителя Ильи Чавчавадзе. О нём, о его жизни и значении для становления современной грузинской культуры нам рассказывали на каждом шагу. Тем интереснее было попасть в мемориальный музей, находящийся сейчас в его бывшем имении.

Помимо Евгения Кирилловича и членов местного оргкомитета нас сопровождал экскурсовод – молодой невысокий паренёк. Имение выглядело довольно скромно, и ничего особенного там не было. Я вообще-то не люблю музеи, предпочитая им реальную жизнь, которой в избытке было на тбилисских улицах. Поэтому я не стал слушать объяснений нашего экскурсовода и, оторвавшись от группы, ушёл один в соседние комнаты.

В одной из них я остановился, поражённый. Занимая всю большую стену, там висела огромная, аляповатая картина, написанная маслом. На ней были изображены всего лишь две фигуры. В нижнем левом углу был выписан со всеми аксессуарами большой письменный стол. За столом сидел уже знакомый мне по другим многочисленным музейным портретам толстый и бородатый Илья Чавчавадзе. Вернее сказать, он не сидел, а как бы привстал со своего редакторского кресла, ибо помещение, в котором находился большой стол, изображало редакторский кабинет руководимой Чавчавадзе весьма прогрессивной газеты. Полный восторженного подобострастия взор приподнявшегося редактора был устремлён на юношу, который в необычайно гордой и заносчивой позе стоял перед столом. Этим юношей был Coco Джугашвили.

«Любопытно, как это произведение искусства будет комментировать экскурсовод», – злорадно подумал я. Ведь не обратить внимания на грандиозных размеров полотно было просто невозможно. Я остался в этой комнате и стал ждать, как развернутся события.

Появилась наша группа. Экскурсовод остановился перед картиной и дал знак моим коллегам-экскурсантам, чтобы они остановились тоже. После этого он медленно и как-то проникновенно сказал:

– Илья Чавчавадзе в своей газете никогда не печатал стихов молодых поэтов. Он всегда говорил: пусть молодой человек возмужает, узнает жизнь – тогда посмотрим! Но когда этот мальчик пришёл к нему – он его напечатал!

Экскурсовод и группа ушли в соседнюю комнату, а я остался посрамлённым.

На обратном пути я спросил у Евгения Кирилловича:

– А о чём писал стихи Сталин?

Подумав, Харадзе тихо и торжественно ответил:

– О солнце, о камнях, о море.

Больше я ему вопросов не задавал.

Много лет спустя мне рассказали, что в одном из неопубликованных писем Чавчавадзе содержится несколько другая версия встречи, эффектно изображённой местным мастером кисти. Великому грузинскому просветителю стихи юноши не понравились по причине их полной бездарности, о чём он прямо сказал в лицо будущему Лучшему Другу Всех Поэтов.

– Но что же мне делать? Чем заняться? – растерянно спросил Coco.

– Займитесь чем-нибудь другим – ну, например, политикой.

Можно только догадываться, что было бы, если бы юноша не послушался столь неосмотрительно данного ему совета…

МОЙ ВКЛАД В КРИТИКУ КУЛЬТА ЛИЧНОСТИ