Эшелон

Забавно слушать процедуру обсуждения кандидатов, предшествующую голосованию. По иезуитской традиции не принято ругать обсуждаемых – это почему-то считается плохим тоном. Есть, однако, богатейший арсенал средств унижения нежелательного кандидата и возвеличения своего. Не все, однако, владеют этой изощрённой техникой, и довольно часто мне приходилось наблюдать смешные «ляпы». О научных заслугах кандидата говорят очень кратко; часто пользуясь невежеством основной массы выборщиков, несут демагогический вздор. Членство кандидата в иностранных научных обществах и академиях чаще всего работает против него. «Ишь, какой прыткий! Он член, а мы нет; у нас ты ещё подождёшь!» Много зависит от обстановки в отделении. Например, отделение математики хорошо известно своими антисемитскими традициями. Именно там неоднократно проваливали члена ведущих академий мира, нашего крупнейшего математика – И. М. Гельфанда 28. На последних выборах он даже не баллотировался – вот молодец! Тот факт, что я член тех же академий, также работал против меня. Лучшего нашего астронома С. Б. Пикельнера пять раз проваливали и так и не выбрали по нашему отделению.

Означает ли это, однако, что в Академию не выбирают настоящих учёных? Ни в коем случае! В этом как раз и состоит парадокс. Если мы составим список действительно крупных российских учёных, живших и творивших в течение последних двух веков, мы увидим, что подавляющее их большинство было избрано в Академию наук. Возникает естественный вопрос: как же так? Ответ состоит в том, что Академия наук время от времени обязана выбирать настоящих учёных – иначе этот институт перестанет быть престижным. Быть членом учреждения, основанного Петром Великим, где жили и работали Ломоносов, Павлов, Чебышёв, Крылов, Ландау, где сейчас работают Капица и Сахаров, – весьма лестно!

Настоящих учёных очень мало. Их особенно мало – было и есть – в нашей стране, которую уже очень давно захлестнул чиновничье-бюрократический поток. Поэтому можно (и даже нужно!) позволять время от времени выбирать в её состав этих безобидных чудаков. Сравнительно большие шансы быть избранными имеют молодые, талантливые, по характеру покладистые учёные. Здесь важно ещё и то, что по молодости лет они ещё не нажили настоящих врагов. Каждый из них оправдывает безбедное существование в стенах Академии по крайней мере десятка личностей, которых мы называем балластом. Иначе – увы! – нельзя!

При всех уродствах и несуразностях, о которых я попытался дать только самое бледное представление, Академия наук – хорошее учреждение, где всё-таки кое-что можно сделать. За это ей спасибо!

ИСКУССТВО И ВЛАСТЬ

На этот раз с кино в Малеевке дело обстояло даже хуже, чем в прошлом году. К ставшему уже привычным убогому репертуару добавилась ещё одна беда: окончательно испортилась проекционная аппаратура. Самое скверное – это, конечно, звук. Нечленораздельные громкие вопли, доносившиеся с экрана, практически невозможно было отождествить с человеческой речью. На робкие жалобы отдельных тружеников пишущей машинки (перьями писатели сейчас уже не пишут) хам директор (говорят, в недалёком прошлом – провалившийся загранагент, а ныне – переводчик с голландского и член Союза писателей) ответствовал, что-де «я в кино не хожу».

И всё же один фильм произвёл на меня неизгладимое впечатление. Это был «Мефистофель», поставленный совместными усилиями киношников ФРГ и Венгрии, отличная экранизация одноименного романа Клауса Манна. Смысл романа – талантливый, но беспринципный и бесхарактерный художник (в данном случае актёр), поставивший своё искусство на службу тоталитарной власти (в данном случае это немецкий фашизм), губит своё дарование. Хорошо известно, что в романе и фильме речь идёт о выдающемся немецком актёре Грюндгенсе. Жизнь, однако, богаче всяких теоретических схем. Этот актёр приезжал в нашу страну в 1958 году – кажется, в составе Гамбургского драматического театра – и имел у советской публики огромный успех. А до прихода к власти Гитлера он был ведущим актёром Веймарской Германии. Так что Грюндгенс процветал и был кумиром публики в течение нескольких десятилетий при трёх режимах! Кстати, в фильме (в отличие от романа) никакой творческой деградации актёра и нет.

Со всякого рода теоретическими схемами всегда надо быть осторожным. Следует помнить, что художники неповторимы – так же как неповторимо время, в котором они живут. Возвращаясь к проблеме «художник и власть», нужно вспомнить и примеры, противоречащие концепции Клауса Манна. Например, Наполеон и Давид, римские папы XVI века (кстати, редкостные негодяи) и великаны живописи эпохи Возрождения. Всё же история учит нас (если она только способна чему-нибудь научить), что куда чаще реализуется ситуация, описанная Клаусом Манном.