Эшелон

55. J. Cheyne and J. Stokes. «The breath of the death marks the rebirth of spirit». 2 Mind, March 1953.

Полагаю, однако, что это уже перебор: пожалуй, было бы достаточно почтительной благодарности английским медикам, выраженной автором в предисловии. Так или иначе, вскоре после выхода монографии в свет разразился грандиозный скандал, что возымело самые серьёзные последствия как для автора, так и для некоторых работников редакции, допустивших возмутительную халатность. Сакое замечательное в этой истории то, что реверансы перед британскими медиками опять остались незамеченными! Юра погорел на том, что ссылался в этой работе на вполне реальные труды своих неблагонадёжных друзей-математиков, прежде всего на знаменитого Алика Вольпина-Есенина.

С тех пор большой шутник Юрий Алексеевич Гастев вот уже много лет не имеет постоянной работы и пробавляется ничтожными случайными заработками. А всё потому, что своевременно не понял: ничего нового о т. н. «культе личности» он сказать не может, поскольку шутки шутками, а Партия на этот счёт в своё время дала совершенно исчерпывающие разъяснения.

ПРИНЦИП ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Каждый раз, когда я из дома еду в издательство «Наука», точнее, в астрономическую редакцию этого издательства, и водитель троллейбуса № 33 объявляет, не всегда, правда: «Улица академика Петровского» (остановка, на которой я должен выходить), мне делается грустно. Я очень многим обязан человеку, чьим именем назван бывший Выставочный переулок. Иван Георгиевич Петровский восстановил меня на работе, когда я был выгнан из родного института (см. новеллу «Юбилейные арабески»). Двумя годами позже он своей властью прямо из директорского фонда дал мне неслыханно роскошную трёхкомнатную квартиру в 14-этажном доме МГУ, что на Ломоносовском проспекте. До этого я с семьей 19 лет ютился в одной комнате останкинского барака. А сколько раз он спасал меня от произвола злобного бюрократа Дямки (см. ту же новеллу)! Мне удалось создать весьма жизнеспособный отдел и укомплектовать его талантливой молодёжью исключительно благодаря самоотверженной помощи Ивана Георгиевича, постоянно преодолевавшего тупое сопротивление косного директора. Моим бездомным молодым сотрудникам он предоставлял жильё. И потом, когда началась «космическая эра», сколько раз он помогал нам! У него было абсолютное чутьё (как у музыкантов бывает абсолютный слух) на настоящую науку, даже если она находилась в эмбриональном состоянии.

22 года Иван Георгиевич руководил самым крупным университетом страны. У него ничего не было более близкого, чем университет, бывший ему родным домом и родной семьёй. Ради него он забросил даже любимую математику. Вместе с тем Иван Георгиевич, человек высочайшей порядочности и чести, никогда не был полным хозяином в этом своём доме. Могущественные «удельные князья» на факультетах гнули свою линию, и очень часто И.Г. ничего тут не мог поделать. Я уж не говорю о тотальной «генеральной линии», изменить направление которой было просто невозможно. Он всегда повторял: «Поймите, моя власть далеко не безгранична!». Он никогда не давал обещаний на ветер. Но если говорил: «Попробую что-нибудь для вас сделать», можно было не сомневаться, что всё, что в человеческих силах, будет им сделано.

Дико и странно, но некоторые из моих знакомых и друзей, людей в высокой степени интеллигентных, по меньшей мере скептически относились к благородной деятельности Ивана Георгиевича. Никогда не забуду, например, разговор с умным и радикально мыслящим человеком, талантливым физиком Габриэлем Семёновичем Гореликом (жизнь его трагически оборвалась на рельсах станции Долгопрудная). В ответ на мои дифирамбы в адрес ректора он резко заметил:

– Ваш Петровский – это прекраснодушный администратор публичного дома, который искренне верит, что вверенное его попечению вышеозначенное заведение – это невинный аттракцион с переодеваниями.

Я решительно протестовал против такого кощунственного сравнения, но переубедить Г.С. не мог. Такова уж максималистская природа отечественных радикалов! Я до сих пор не могу простить Андрею Дмитриевичу Сахарову, что он во время своего последнего визита к Ивану Георгиевичу (в связи с незаконным отчислением его падчерицы, студентки 6-го курса) резко выговаривал бедному ректору, который в той ситуации помочь был не в силах… Через несколько часов, получив добавочную порцию унизительных оскорблений, но уже с противоположного фланга – от отечественных идеологов, – Иван Георгиевич скончался прямо в помещении Министерства высшего образования… Удивительно (и об этом писать тяжело), что А.Д. даже через несколько месяцев после этого случая не чувствовал своей вины перед Иваном Георгиевичем, о чём он мне сам говорил, когда обстоятельства свели нас в больнице Академии наук.