Эшелоны жизни

…Пришли три телеграммы об отправке хлеба в столицу. Пошли наконец один за другим эшелоны жизни.

…Пришло сообщение, что бывший балтийский моряк, подпольщик, участник октябрьских боев, глава продовольственного отряда питерских рабочих В. Панюшкин выехал из Тулы в Москву.

Панюшкин докладывал Ильичу о своей поездке, когда Цюрупа вошел в кабинет Ленина. Панюшкин вспоминал об этом так:

«…Ильич поднялся, пошел к нему навстречу.

— А вы знаете, я начинаю сомневаться, Александр Дмитриевич, что вы говорите правду. Я не верю, что вы здоровы. Вид у вас очень плохой. Как, по-вашему, товарищ Панюшкин?

Действительно, Цюрупа выглядел очень плохо: бледное лицо, усталые глаза, вялая походка.

— А нет ли у вас температуры?

— Здоров я, Владимир Ильич…

Начали разбираться в продовольственных делах. Цифры Цюрупы и мои сходятся. Но Цюрупа недоволен: мало хлеба. Он волнуется — требует удвоить вывоз хлеба. Вдруг он резко побледнел. Лицо покрылось потом, пошатнулся. Я еле успел поддержать, до дивана почти донес.

— Недоедает нарком продовольствия… — попытался улыбнуться Цюрупа.

Владимир Ильич подал ему стакан воды, присел на край дивана, взял руку».

Врач констатировал голодный обморок.

— Дайте ему стакан крепкого чая, — посоветовал он.

Цюрупа попытался продолжить разговор. Ленин укоризненно покачал головой:

— Дорогой Александр Дмитриевич! Вы становитесь совершенно невыносимы в обращении со своим здоровьем.

Ленин написал ему записку, строго приказывая: «…три недели лечиться! И слушаться Лид[ию] Александровну], которая Вас направит в санаторий. Ей-ей, непростительно зря швыряться слабым здоровьем. Надо выправиться! Привет! Ваш Ленин». Подписал постановление Совнаркома: «Наркому тов. Цюрупе предписывается выехать для отдыха и лечения в Кунцево в санаторию. Предс. СНК В. Ульянов (Ленин)».

Трудно было Александру Дмитриевичу в санатории, он рвался на работу, в свой наркомат, звонил заместителям, членам коллегии. Врачи знали постановление Совнаркома. Но удержать в санатории больше не смогли. По настоянию Цюрупы его перевезли домой. Здесь с особенной тоской почувствовал он, как не хватает ему жены и детей.

Двери кремлевской квартиры Цюрупы были открыты для всех друзей. Уфимский большевик Тимофей Степанович Кривов зашел навестить больного. Они были знакомы, а особенно сдружились, когда ехали вместе из Уфы.

— Как здоровье, товарищ нарком? Надо бы поговорить…

— Одну минутку, дорогой, простите, пожалуйста, дайте отправить эшелон в Петроград, — отозвался Цюрупа.

— Какой эшелон? — удивился Кривов.

Александр Дмитриевич лежал на кровати с бледно-серым лицом, со всеми признаками нелегкого недуга. Он часто кашлял. На ночном столике рядом с лекарственными пузырьками стояли два телефонных аппарата — один для связи с членами правительства, другой междугородный, для связи с руководителями крупнейших центров страны.

Глухо зазвонил третий телефон — аппарат находился под подушкой. Приподняв ее, Цюрупа взял трубку:

— Алло, я слушаю. Кто говорит? Составитель? Докладывайте. Что? До сих пор не подали паровоз? Ну, знаете… Сейчас позвоню начальнику Северной железной дороги, видно, без моего вмешательства дело не обойдется!

— Вы что, из квартиры отправляете поезда? — спросил Кривов.

— Понимаете, поезд очень важный. Эшелон хлеба Петрограду. Представляете, как там ждут?! Я установил связь непосредственно с составителем поездов, он сейчас доложил, что эшелон готов к отправлению, нет паровоза… Алло! Алло! Дайте мне начальника Северной дороги! — снова забеспокоился Цюрупа.

— Разве ваше это дело, — пробурчал Кривов.

Цюрупа пропустил мимо ушей его слова. Он успокоился лишь тогда, когда составитель поездов лично подтвердил, что эшелон уже на главном пути и кондуктор дает сигнал к отправлению. Александр Дмитриевич откинулся на подушку, прикрыл рукой глаза.

— Ну, теперь давайте поговорим.

В дни болезни Цюрупы Ленин старался выкроить пять — десять минут, чтобы навестить Александра Дмитриевича, скрасить одиночество человека, привыкшего к постоянному движению и действию.

Однажды Ленин спросил Цюрупу:

— Ну, где же ваш князь? Удалось ли ему договориться с белыми по поводу обмена?

— Пока не имею сведений, Владимир Ильич. Белые свою радиограмму не повторяли, возможно, ведутся переговоры.

— Волнуетесь? Ничего, я думаю, что все будет хорошо. Интересный человек этот Кугушев. Он что, беспартийный?

— Да…

— Как же так: активный участник революционного движения, немалые деньги давал нам на партийные дела…

— Я говорил с ним об этом. Он объяснил: раньше не вступал в партию, потому что князь, мол, скажут, примазался, а теперь — потому что раньше не решился, скажут, где, мол, был… Владимир Ильич, я верю ему, ваш мандат он оправдает, если не убьют старые знакомые из уфимской охранки…

— Ну-ну, будем надеяться. Приедет семья — сразу поправитесь. Вам нужен домашний комиссар.

В квартире Цюрупы стоял рояль. Ленин любил музыку. Известный в то время пианист Г. И. Романовский был учеником Скрябина, а Лидия Александровна Фотиева — ученицей Романовского. Она играла Цюрупе, иногда приглашала к Александру Дмитриевичу и учителя.