Эшенден, или Британский агент

Через пару дней Эшенден окончательно убедился, что миссис Кейпор давала ему уроки только для того, чтобы мужу было легче войти к нему в доверие, ибо ни о чем, кроме литературы, музыки и живописи, она с ним не беседовала, а когда Эшенден в качестве эксперимента попробовал было завести разговор о войне, она резко оборвала.

— Думаю, герр Сомервилл, нам лучше этой темы не касаться, — отчеканила она.

Миссис Кейпор продолжала давать ему уроки с исключительной добросовестностью, так что деньги свои он платил не зря, однако на урок она неизменно приходила угрюмая, раздраженная, и инстинктивное отвращение к своему ученику пропадало у нее лишь ненадолго, в минуты увлечения педагогическим процессом. Эшенден же настойчиво и совершенно безуспешно использовал одну за другой все свои уловки: вел себя то заискивающе, то с безыскусной покорностью, иногда рассыпаясь в благодарностях; порою бывал прямодушен или льстив, а то и робок. Миссис Кейпор, однако, продолжала держаться с холодной враждебностью. Она была фанатичка, ее патриотизм был агрессивным, но не своекорыстным; свято веря в преимущество всего немецкого, она всем сердцем ненавидела Англию, ибо именно в этой стране видела основное препятствие распространению немецкого влияния. Ее идеалом был мир, подчиненный Германии; мир, где все нации находились бы под большей властью Берлина, чем когда-то Рима, под воздействием достижений германской науки, германского искусства, германской культуры. От этой теории веяло поразительной наглостью, которая не могла Эшендена не забавлять. Вместе с тем миссис Кейпор была неглупа: много и на нескольких языках — читала, а о прочитанном судила, как правило, весьма здраво. Она неплохо разбиралась в современном искусстве и в современной музыке, что тоже производило на Эшендена немалое впечатление. Забавно было слушать, как она, сев однажды за пианино, играет одну из воздушных, прозрачно-серебристых пьес Дебюсси; чувствовалось, что ее выводит из себя эта легкомысленная французская музыка, действует на нервы ее живость и изящество.

Когда Эшенден поздравил ее, она лишь пожала плечами.

— Разложившаяся музыка разложившейся нации, — процедила она сквозь зубы и тут же, мощно ударив по клавишам своими сильными руками, заиграла было сонату Бетховена, но почти сразу остановилась: — Не могу играть, совершенно разучилась. Впрочем, что вы, англичане, смыслите в музыке? После Перселла у вас не было ни одного сносного композитора!

— Что вы на это скажете? — с улыбкой спросил Эшенден стоявшего рядом Кейпора.

— Она права, как это ни грустно. Теми незначительными познаниями в музыке, которыми я располагаю, я обязан жене. Вы бы слышали, как звучит у нее рояль, когда она в форме! — И Кейпор опустил на плечо жены пухлую, с короткими, толстыми пальцами руку. — Просто за душу берет.

— Dummer Kerl, — едва слышно произнесла она. — Дурачок. — И Эшенден заметил, как у нее дрогнули губы. — Вы, англичане, — поспешила добавить миссис Кейпор, справившись с собой, — не умеете писать картин, не умеете лепить, не умеете сочинять музыку…

— Зато стишки мы иногда кропаем изрядные, — добродушно сказал Эшенден, который не мог позволить себе пускаться в споры. И тут, неизвестно почему, ему вспомнились вдруг две строчки, которые он и продекламировал:

Куда плывешь, одевшись парусами
И преклонив главу на лоно волн? [33]

— Да, — сказала миссис Кейпор, сделав странный жест рукой. — Да, сочинять стихи вы умеете. Как ни странно.

И, к изумлению Эшендена, она своим гортанным голосом дочитала четверостишие до конца.

— Пойдем, Грантли, Mittagessen уже накрыт.

Они ушли, а Эшенден задумался.