Эшенден, или Британский агент

Эшенден думал, что нет второго такого человека, о котором он знал столько же, сколько ему пришлось узнать о мистере Харрингтоне, и не только о нем самом, но и о его взглядах на жизнь, привычках, финансовых обстоятельствах, а также о его жене и родственниках жены, о его детях и их школьных друзьях, о его работодателях и брачных союзах, которые они заключали три или четыре поколения с лучшими домами Филадельфии. Харрингтоны прибыли в Америку из Девоншира в начале восемнадцатого столетия, и мистер Харрингтон побывал в деревне, где на церковном кладбище покоились его далекие предки. Он гордился своим английским происхождением, гордился и тем, что родился американцем, хотя для него Америка являла собой узкую полоску суши, протянувшуюся вдоль Атлантического побережья, а американцами он полагал горстку людей с английскими и голландскими фамилиями, не попортившие кровь чужеродными примесями. Немцев, шведов, ирландцев, выходцев из Центральной и Восточной Европы, за последнюю сотню лет наводнивших Соединенные Штаты, он воспринимал незваными гостями. Старался не обращать на них внимания, как старая дева, живущая в уединенном особняке, старается не обращать внимания на заводские трубы, которые вторгаются в ее уединенную жизнь.

Когда Эшенден упомянул одного очень богатого американца, которому принадлежали несколько шедевров живописи, он услышал в ответ:

— Никогда с ним не встречался. Сестра моей бабушки, Мария Пенн Уормингтон, всегда говорила, что бабушка этого человека отменно готовила. Они расстались, когда ее подруга вышла, о чем тетя Мария очень горевала. По ее словам, она не знала никого, кто мог бы испечь такой вкусный яблочный пирог.

Мистер Харрингтон всем сердцем любил жену и невероятно долго, во всех подробностях, расписывал Эшендену, какая она образованная женщина и идеальная мать. Миссис Харрингтон отличало слабое здоровье, ей сделали много хирургических операций, и Эшендена ознакомили с мельчайшими деталями каждой. Сам Харрингтон дважды попадал под нож хирурга. Один раз ему вырезали миндалины, другой — аппендицит, и его стараниями перед глазами Эшендена прошел весь послеоперационный период, день за днем, со всеми ощущениями. Те или иные операции делали всем друзьям Харрингтона, так что в хирургии он обладал поистине энциклопедическими знаниями. Оба его сына учились в школе, и он серьезно задумывался, а не сделать ли операции и им. Любопытно, что у одного мальчика были увеличенные миндалины, а второй частенько жаловался на боли в животе. Ему еще не доводилось встречать двух братьев, которые были так привязаны друг к другу, как его сыновья, и один очень хороший друг мистера Харрингтона, лучший филадельфийский хирург, предложил прооперировать их одновременно, чтобы они не разлучались и в больнице. Он показал Эшендену фотографии мальчиков и их матери. Путешествие в Россию впервые за годы семейной жизни разлучило его с женой и детьми, и каждое утро он писал ей длинное письмо, рассказывая обо всем, что произошло за прошедшие сутки, и приводя многое из того, что он за это время говорил Эшендену или кому-то еще. Англичанин наблюдал, как мистер Харрингтон заполняет страницу за страницей ровным, разборчивым, четким почерком.

Мистер Харрингтон прочитал все книги об искусстве ведения беседы и блестяще владел приведенными в них методиками. В специальный блокнот он заносил все услышанные им истории и доверительно сообщил Эшендену, что всегда заучивает полдюжины, отправляясь в гости, чтобы не попасть впросак. Истории он маркировал буквой «О», если мог рассказать их за общим столом, или «М» — если они предназначались исключительно для грубых мужских ушей. Он специализировался на тех анекдотах, которые рассказываются очень серьезно, долго и нудно, с нагромождением массы подробностей, прежде чем завершиться вызывающей смех остротой. Мистер Харрингтон не упускал ничего, Эшенден уже заранее знал, чем все закончится, и ему приходилось переплетать пальцы рук и хмурить брови, чтобы не выдать свое нетерпение, а потом невероятным усилием воли выдавливать из себя мрачный, натужный смешок. Если кто-то заглядывал в купе, когда мистер Харрингтон рассказывал такой вот анекдот, американец сердечно его приветствовал:

— Заходите. Присядьте. Я как раз рассказываю моему другу одну историю. Вы должны послушать ее, она такая смешная.

И тут же начинал с самого начала, повторяя слово в слово, не пропуская ни одного удачно подобранного эпитета, пока не добирался до смешной последней фразы. Эшенден однажды предложил найти в поезде двух людей, умеющих играть в карты, чтобы скоротать время за бриджем, однако Харрингтон заявил, что не притрагивается к картам, а когда Эшенден в отчаянии принялся раскладывать пасьянс, поморщился.

— Это невероятно — интеллигентный человек тратит время на карты! Из всех видов пустого времяпрепровождения игра с самим собой, по моему разумению, наихудший. Он убивает беседу. Человек — существо социальное, и лучшие стороны его сущности раскрываются при общении с себе подобными.