Эшенден. На китайской ширме

– В трате времени попусту есть что-то изысканное, – возразил Эшенден. – Любой дурак может потратить деньги, но растрачивая время, вы транжирите бесценное. А кроме того, – едко добавил он, – мое занятие не мешает вам говорить.

– Как же мне говорить, вы думаете только о том, как бы заполучить черную семерку и положить ее на красную восьмерку. Беседа требует величайшего напряжения интеллектуальных способностей. И тот, кто вникал в этот вопрос, имеет право ожидать, что человек, с которым он разговаривает, отнесется к этому разговору со всем возможным вниманием.

Упрека в его голосе не слышалось – лишь добродушное терпение человека, который не раз и не два попадал в аналогичную ситуацию. Он всего лишь заявлял, что Эшенден может согласиться с его позицией или отвергнуть ее. То был призыв художника воспринимать его творения со всей серьезностью.

Мистер Харрингтон читал много и усердно. Обычно с карандашом в руке, подчеркивая те фразы и абзацы, которые привлекли его внимание, и аккуратным почерком записывая на полях комментарии к прочитанному. Комментарии эти ему нравилось обсуждать, и у Эшендена нередко начинало биться сердце, когда он, сам читая книгу, вдруг замечал, что мистер Харрингтон, с книгой в одной руке и карандашом в другой, смотрит на него большими блеклыми глазами. Он не решался взглянуть на попутчика, не решался даже перевернуть страницу, поскольку знал: мистер Харрингтон воспримет сие как повод разразиться очередной речью. Вот и сидел, уставившись на одно-единственное слово, словно цыпленок, уткнувшийся клювом в меловую черту, и переводил дух, лишь осознав, что мистер Харрингтон отказался от попытки завязать разговор и продолжил чтение. В это время он изучал «Историю американской конституции» в двух томах, а для отдыха внимательно прочитывал толстенную книгу, в которой издатели, по их словам, включили знаменитые речи всех времен и народов. Мистер Харрингтон обычно выступал после званых обедов, а потому ознакомился со всеми лучшими книгами по ораторскому искусству. Он точно знал, как наладить контакт с аудиторией, когда произнести важные слова, которые тронут сердца слушателей, умел захватить их внимание парой уместных анекдотов, а затем, с подобающим случаю красноречием, эффектно закончить выступление.

Мистер Харрингтон обожал читать вслух. Эшенден часто замечал пристрастие американцев к подобному времяпрепровождению. В гостиных отелей, вечером после обеда, он не раз становился свидетелем того, как отец семейства, восседая в дальнем углу в окружении жены, двух сыновей и дочери, читал им какую-нибудь книгу. На океанских лайнерах, пересекающих Атлантику, он порой с благоговейным трепетом наблюдал за каким-нибудь высоким, худощавым, с командирскими замашками джентльменом, сидевшим в окружении пятнадцати дам не первой молодости и зычным голосом читающим «Историю искусств». Прохаживаясь взад-вперед по прогулочной палубе, он постоянно натыкался на молодоженов, устроившихся на шезлонгах, и обычно слышал голосок новобрачной, читающей мужу модный роман. Такой способ выказывания привязанности казался ему странным. У него были друзья, которые предлагали почитать ему вслух, и он знал женщин, говоривших, что они любят, чтобы им читали, но всегда вежливо отказывался от такого предложения и игнорировал намек. Он не любил ни читать вслух, ни слушать, как ему читают. В глубине души считал, что склонность американцев к такому занятию – едва ли не единственный недостаток их почти идеального национального характера. Но бессмертные боги обожают посмеяться над человеческими существами, вот и положили его, связанного и беспомощного, под нож верховного жреца. Мистер Харрингтон полагал себя отменным чтецом и объяснил Эшендену теорию и практику художественного чтения. Эшенден узнал, что существует два основных направления: драматическое и естественное. В первом случае чтец имитирует голоса тех, за кого говорит (если читает роман), и когда героиня голосит от горя, чтец тоже должен голосить, а если она осипла, чтецу положено последовать ее примеру. Представители второго направления читают роман бесстрастно, как прайс-лист в какой-нибудь чикагской фирме, торгующей по каталогам. К этому направлению принадлежал и мистер Харрингтон. За семнадцать лет семейной жизни он читал вслух сначала жене, а потом и сыновьям (едва те достаточно подросли, чтобы понимать, о чем речь) романы Вальтера Скотта, Джейн Остин, Диккенса, сестер Бронте, Теккерея, Джорджа Элиота, Натаниэля Готорна и У. Д. Хауэллса[61]. Эшенден пришел к выводу, что чтение вслух – плоть от плоти мистера Харрингтона, и попытки удержать его от этого занятия выбивают американца из равновесия точно так же, как заядлого курильщика – отсутствие табака. И он постоянно стремился застать Эшендена врасплох.

– Вы только послушайте, – восклицал мистер Харрингтон, – и вы должны это послушать, – словно его внезапно поразил блестящий афоризм или мастерски выстроенная фраза. – А потом скажете, согласны ли вы с тем, что мысль эта сформулирована исключительно удачно. Всего три строчки.