Еська

Хотел было он вылезть наружу да перстень повернуть, но услышал голос. Властный такой. «Не иначе, – думает, – как сам царь-батюшка».

– Не верю я, чтоб супостат нам дар прислал от чистого сердца. Либо же в этом ларчике яд, либо бонба замедленного действа. И я повелеваю тотчас же его на помойку отнесть да там и взорвать.

Дался им яд! Что тот про иглу отравленну толковал, что этот. Странно, как это они по сю пору друг дружку не перетравили.

Но тут уж царица упёрлась: больно ларец красивый был. Царица-то хоть и с яйца была, но таки́ безделушки ей по сердцу были не хуже, чем обыкновенной бабе.

Хотел царь ещё что-то сказать, но тут енерал вошёл с докладом:

– Всё для казни готово. Извольте пожаловать.

Еська ухо-то и навострил: кого там порешить сбираются? А царь-то говорит:

– Пойдём, душа моя, поглядим, как энту бунтовщицу порешат. Чтоб неповадно было супротив нашей власти и бравого войска идтить.

В Еське душа прям захолонулась. Он уж не думал ни о чём, повернул перстень, да и прыг из ларца.

– Во! – царь кричит. – Я же ж говорил, что тут шпиён прячется.

А енерал Еську увидал и пальцем в него тычет:

– На ловца, мол, и зверюга выскочил. Этот самый главный зачинщик есть. Лучший отряд мой сгубил.

– А вот мы их сейчас вместе-то и сказним! – царь говорит.

– А дозволь, твоё величие, сперва следствие провесть, – енерал говорит. – Может, у них каки́ сообщники есть. Вишь, как дело оборачивается: никак иного быть не могёт, чтобы каша эта не по наущенью царицы ихней замешана была.

– И то, – царь молвит. – Пущай бунтарку пред наши очи светлые приведут.

И привели Фряню. Она, как Еську увидала, ну́ его обнимать. Тут он и узнал, что после, как их отряд ушёл, бабы прямо к царскому двору отправились: мол, ворочайте мужиков обратно. Ясно дело, ничего у них не вышло. Всех остальных выпороли, а её как зачинщицу к смерти приговорили.

Стал царь им вопросы задавать, да всё с подковыркой, мол, знаю я, что вы за птицы таки́, не открутитесь.

Ну, а Еське с Фряней чё скрывать? Они, как есть, всё сказывают. Только он в этом самый главный подвох и военную хитрость узрел.

– Всё, – говорит, – с вами ясно. Бошки поотрубать, и весь мой приговор.

– Ладно, твоё Величие, – Еська молвит. – Коли будет на то царска милость, так мы и без бошек как-либо остаться могём. Только одно дозволь ты мне сказать. Тебе ведь того не ведомо, что мы не токмо что государству твому помеху никаку не сделали, а ещё и жизнь тебе облегчили.

– Как так? Неча врать!

– А ты сперва сделай мне таку милость да отвечай, почто вы спокон веку войну ведёте?

– Дак за петуха же индейского! Без него у нас народу не останется.

– Ан вот и останется! Ты спроси-ка у енерала: в селе, откель Фрянюшка моя, много ль детишков?

Енерал в толк покамест не взял, к чему Еська клонит, но соглашается: по всей округе, мол, ребятишки бегают.

– А много ль ты им яиц о прошлом-то годе выделил?

Царь в затылке почесал, дьяка думского кликнул.

– Никак нет, – дьяк отвечает, – ни единого яйца индейского они не получили.

– А теперя можешь казнить нас сколько твоей душеньке царской угодно, – Еська говорит, – и воевать до скончания века. Заместо чтоб войну энту глупую прекратить и править спокойно с миром.

Долго царь да енерал с дьяком в толк взять не могли, врёт он аль дело говорит. Но тут царица вмешалася:

– Пока вы тута разговоры говорите, может, я чрез вас счастья свого лишаюся. Мне царица супостатская вот чё пишет: «Посылаю, мол, тебе, человечка. Ты того в жизни не ведала, чему он могёт тя обучить и каки́ чудеса показать. И слаще тех чудес ничего в мире целом нету». А вы ему бошку отрубать хотите. Потерпите малость, пущай он мне сперва энти чудеса сладки покажет.

– Дык это же главная бонба и есть, – царь кричит.

Да ведь для ихней сестры лучше бонба, чем после всю жисть мучиться: а ну как и впрямь самой наисладчающей сладости лишилася.

Было, царь согласие дал. Но тут Фряня руки в боки:

– Кака́ така сладка вещь? Ась? Нет, царь-батюшка, вели немедля нас казнить, только я крале твоей свово Есечку не отдам.

Тут уж самому царю любопытно стало: что же это такое, коли баба готова лучше головы лишиться, чем с другой энтим самым делиться.

Но Еська Фряне напомнил, как он всю округу обихаживал.

– И то верно, – она согласилась. – Коли с суседками я тобою делилась, то с государыней-матушкой и подавно.

Чё дале долго толковать: всё, как в том царстве было, и тут точка в точку повторилось. Так же царь опаску имел, что Еська чё дурное содеет, так же велел ему локти связать. Правда, тут ему чуть поспокойней было: коли б Еська врагом оказался, то не токмо что с ним, но и с Фряней расправа учинилась бы: не мог же ж Еська об этом не думать.

– Только, – Еська говорит, – чур, уговор: покеда мы сами к вам не выдем, нас не беспокоить.

Осталися Еська с царицей одни. Одёжку с неё скинули. А она ишо краше той оказалася. У той кожа будто молоком облитая, а у этой – сливками. У той сосочки словно землянички, а у этой – малинки. У той волос что пух лебяжий, а у этой – гагачий.