Челкант похолодел. Этого еще не хватало! Он подбежал к штурвалу и крутнул его влево, вправо. Двойное колесо, на которое обычно ставили пару дюжих матросов, вращалось пугающе легко. Это означало одно — перебиты штуртросы…
Снизу, бережно придерживая забинтованную руку, пришел старпом.
— Кормовой батареи больше нет, — вяло сообщил он. — И делать там больше нечего. Сплошная каша. В ахтерпике вода. Откачивают.
— И все же иди туда.
— Зачем?
— Перебиты штуртросы. Организуй починку. Хоть зубами их держите! Понял?
— Слушаюсь, — все также вяло сказал помощник и поплелся к трапу.
На минуту «Чейро» получил передышку. «Такона» ушла, а «Денхорн» только выходил на траверз избитой кормы.
Управляясь одними парусами, рыская то вправо, то влево, корвет уползал вдоль берега в общем направлении норд-ост. С левого борта его догоняли волны, захлестывая пробоины. Однако ветер дул благопрятный, в бакштаг, и Челкант всех не занятых у помп матросов отправил на реи, даже одного из рулевых. Он молился только об одном, — чтобы «Денхорн» не хлестнул по мачтам «мотылями», устроив настоящую мясорубку.
И «Денхорн» проявил своеобразное добродушие, бил средним калибром, только ядрами, и лишь в корпус. Его грозные тридцатишестифунтовые пушки нижней палубы молчали. Видимо, берегли заряды для Ситэ-Ройяля.
Все же, когда линкор отстрелялся, состояние «Чейро» оказалось плачевным. Была разбита вторая шлюпка. По-прежнему не слушаясь руля, корвет осел кормой по самый балкон капитанской каюты, имея к тому же крен на левый борт. Матросы на всех трех помпах выбивались из сил, но волны лизали уже орудийные порты, вода проникла в крюйт-камеру, плескалась в трюме, и ее уровень неуклонно повышался. Оставался единственный выход.
Челкант приказал выбрать правые шкоты всех прямых парусов, а левые — травить. Потом, чтобы сместить центр парусности вперед, полностью оголили бизань.
Медленно и неохотно нос корабля повернулся к берегу. До него оставалась меньше трех миль. Должны были успеть.
— Все пушки верхней палубы — за борт! — тем не менее скомандовал капитан.
Ему вовсе не улыбалось барахтаться хотя и в летней, но не очень-то теплой водичке Студеного океана. Ему доводилось видеть, как из такой вот водички доставали еще вполне живых, даже сохранивших сознание людей. А потом они умирали, тоже в полном сознании. От переохлаждения…
Снизу поднялся вечно страдавший морской болезнью обрат эмиссар.
— Обрат Най, — заявил он. — Мне показалось, что у нас в трюме вода.
— Да что вы говорите, обрат мой сострадающий? — зло изумился Челкант. — И как же она туда попала?
— Наверное, где-то есть течь.
— А больше вы ничего на корабле не заметили?
— И за что вы так меня не любите? — укоризненно покачал головой эмиссар. — Я-то хоть — безвредный.
Тут бубудуск наконец догадался бросить взгляд на заваленную обломками палубу.
— Святой Корзин! Что здесь происходит?
— Бой здесь происходит, — багровея, ответил капитан.
— А почему тогда пушки выбрасывают?
— Слушай, ты хоть сейчас под ногами не путайся, а? Безвредный… Это еще не значит, что полезный.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «ХУГИАНА»
Водоизмещение — 1770 тонн. Четырехмачтовый барк. Максимальная зарегистрированная скорость — 16,5 узла. Вооружение — 84 чугунных орудия калибром до 36 фунтов. Экипаж — 768 человек Командир — капитан первого ранга Бартоломео Кассис.
Старый линейный корабль «Хугиана» давным-давно должен был отправиться на усиление флота Василиу. А вместо этого вторую неделю торчал под стенами замка Контамар. В ожидании свежего мяса, льда, солонины, сухарей и много чего еще.
Провиант никак не могли подвезти сначала из-за неразберихи с накладными, а потом из-за того, что интенданты всецело переключились на подготовку празднества Святой Пресветлой Ночи Откровения Корзина Бубудуска.
Все знали, что после этих торжеств жирные складские крысы еще не скоро придут в относительно рабочее состояние. И все же никто из экипажа, пользуясь случаем, не имел права сойти на берег. Причина заключалась в том, что интендантская служба его величества столь же капризна, своенравна и непредсказуема, как и сам базилевс-император. И почти столь же могущественна. Потому, в какое бы время суток не обвалилась милость с ее стороны, корабль должен был находиться в готовности номер один, чтобы без промедления выйти в море. На сей счет существовали сразу два строжайших приказа — от аншеф-адмирала Василиу и от командующего Домашним флотом вице-адмирала Альметракиса.
Скучища стояла смертная.