Эскадра его высочества

– Думал, думал, – усмехнулся Стоеросов. – Должность у тебя такая – думать про народ одно нехорошее. И при этом улыбаться. Ну, сколько?

– Десять, – улыбнулся барон.

– Десять – это всего. Ты мне скажи, сколько из них боевых?

– Семь.

– М-да. Семь – это не флот. Всего лишь эскадра.

– Зато какая! В нее входят все три наших линкора серии «Магденау».

– Вот это и плохо. У линкоров осадка большая, не в каждый пролив протиснутся.

– Покаянские линкоры в воде сидят еще глубже.

– Верно. Зато их много.

– Так что, не возьмешься?

– Ну почему? Авось пробьемся. Берусь, Германыч. Есть кое-какие мыслишки.

– Прекрасно. Сколько скампавеев можешь снарядить?

– А чего снаряжать, они готовые. Только народу от силы на один наберется. Поразбежались все, а собирать не хочу. Побежали раз, побегут и два. Да и задерживаться в Муроме, сам понимаешь, мне сейчас не резон.

– Что ж. Один так один. Уверен, пользы ты принесешь много и с одним скампавеем. Вот вексель и письмо для адмирала. Только смотри не перепутай! Ни то, ни другое не должно попасть к люминесценцию.

– Хо-хо! Не попадут. Особенно вексель.

– По рукам?

Стоеросов легонько тиснул узкую кисть посла. Тот все же охнул.

– Свиристел, сделай для экспедиции все как надо, – сказал Обенаус, тряся рукой. – Как надо сделай, лично тебя прошу.

– Табурет твою лавку! Барон, ты ж меня из петли вынул. Что я, не уважу, что ли? Давай поцалуемся.

– Погоди. Можно еще твоей огненной отведать?

– Германыч! Мужик ты не хилый. Но не муромских же кровей. Выдюжишь?

– Наоборот, я без этого не выдюжу, честное слово. Да и бабка у меня все же четырховская была. Авось поможет, заступница. Такое надо тебе сказать… Прямо и не знаю, с чего начать.

– Эге, так ты еще не все сказал?

– Нет.

– Загадки да загвоздки. Ладно, смотри сам. В выпивке тут никому не отказывают. Давай, наливайся храбростью.

Неизвестно чего ожидал Стоеросов, но того, что случилось, он явно не предвидел. Обенаус отчаянно опрокинул чарку, совсем по-муромски крякнул, а потом вдруг взял, да и бухнулся на колени.

– Ну во-от, – укоризненно протянул хозяин. – Предупреждали же!

Обенаус глянул снизу вверх пропащими глазами и засипел неразборчивое. Свиристел покачал головой.

– Прямо повредился, барон померанский…

И был прав. Однако голову барон померанский потерял не от лихой стоеросовской водки. Покорежило его совсем другое, зато куда сильнее.

– Чего нужно-то? – не понял Стоеросов, потирая заплывший глаз. – Может, квасом запьешь? Или рассолом огуречным?

Обенаус прокашлялся.

– Свиристел Палыч! Не поможет мне квас… Прошу я у вас руки Алены Павловны. Только она и поможет.

– Какой еще Алены Павловны? – не понял Стоеросов.

– Да Алены Павловны Стоеросовой. Сестрицы то есть вашей…

– А! Ах вот оно что. Эге. Так это ты что, про Аленку намекаешь?

– Ну да. Вот-вот, – пробормотал посол. – Намекаю. Про Аленку.

Свиристел замолчал в большом удивлении. И не только он. Даже пройдоха Прошка выглядел обалдело. В общем, послы – народ скрытный. Но Обенаус превзошел всех. Только о стряпчем позабыл в страстях своих. И понять его можно, все же человек, хоть и дипломат. Размяк, расслабился, не поостерегся, не поискал длинных ушей.

А зря. Тот Кликун в углу прятался, за дверью. Ушами шевелил, шельма, смекнул, что сейчас не до него.

– Альфред! Ты… того, встань с полу, – сказал Стоеросов. – Штаны же перепачкаешь! Панталоны свои дипломатические.

Перебирая руками по стенке, Обенаус поднялся.

– Алену-то спрашивал, жених?

– Спрашивал, П-палыч.

– Ну, чего она ответила, догадываюсь.

Стоеросов выпил, посмотрел на жениха грустно и серьезно.

– Сестренку мою не обидишь, знаю. А если в Поммерн увезешь, так оно и лучше будет. Нравы у нас пока что диковатые, как известно…

Тут Свиристел страдальчески поморщился.

– Слушай, – сказал он. – Если мальчонка у вас получится, назови Павлушкой, лады? В честь родителя моего. А то и не знаю, смогу ли сам уважить.

– Т-так вы согласны? – запинаясь спросил барон.

– Я-то?

Свиристел отвернулся, смахнул что-то с бороды и вдруг рявкнул:

– Аленка! Где ты там прячешься?! Ну-ка, озорница, стань перед мужем своим!

* * *

За дверью послышались торопливые шаги. Алена вошла низко кланяясь. Нарядная, в лучшем своем сарафане, пахнущая иноземными духами. С косой, заранее уже упрятанной под платок. На вытянутых, дрожащих руках, несла она бархатную подушечку, а на подушке – символ женской покорности. Злую, змеей свернутую плеть.

Просвещенный померанский барон ужаснулся.

– Алена Павловна! Голубка моя, да как вы могли подумать-то такое…

– А ты не спеши, не спеши, Альфред, – вдруг захохотал Стоеросов. – Пригодится еще!

Потом повернулся к Алене и сказал:

– Ну что, сестренка? Откомандовалась?

– Спасибо тебе, Свиристелушко, – кусая губы, сказала Алена. – Век молиться за тебя буду! Скучать буду…

Она заплакала, уткнулась в братину грудь и тихо спросила:

– Прошка сказывал, что имение ты продал. Уедешь теперь?

– Теперь-то да, теперь-то что? Можно.

– Ох, слава те, господи! Услышал молитвы… А к нам вернешься? Обещай!

– А чего? Вернусь, – сказал Стоеросов. – К вам – вернусь. Запросто. Только не с той стороны куда ухожу.

Обенаус покачнулся.