О развернутых на побережье наблюдательных постах никто не вспоминает, и служба связи по собственной инициативе оповещает их о начале войны. Горько, но факт: сообщение с поста Лукулл об обнаружении ”Гебена” поступило в 5 ч. 30 м., но до штаба Командующего дошло лишь через 20 минут. С такой же скоростью – в продолжение 19-20 минут передавалось и приказание о включении крепостного минного заграждения. В итоге всей этой завидной распорядительности учеников адмирала Эбергарда, утопив ”Прут”, обстреляв крепость, рейд и город, партию траления и державших ближний дозор миноносцев 4го дивизиона, ”Гебен” благополучно миновал заграждения севастопольской крепости.
В историю вошли трогательные подробности этого редкостного военно-морского головотяпства. Оказывается, неотлучно сидевший у коммутатора дежурный офицер все это время терпеливо выжидал, пока посланный им на пирс унтер-офицер найдет начальника минной обороны (он решал там какие-то неотложные распорядительно-хозяйственные дела) и призовет его на станцию для отдачи личного (таков был строгий порядок!) приказания о включения заграждения.
Прояви этот коммутаторный офицер личную инициативу и элементарное гражданское мужество – с ”Гебеном” (он, как потом выяснили, несколько минут маневрировал на заграждении) могло быть покончено в тот же первый день войны.
Не лучшим образом распорядился и А.А. Эбергард и его штабные чины с имевшимися в их распоряжении внушительными минными силами. Лишь в 7 ч. 30 м., то есть спустя 3 ч. 15 м. после сообщения о нападении на корабли в Одессе, приказ о вылете в море получили два гидросамолета и о съемке с якоря – подводные лодки ''Лосось” и ''Судак”. Что мешало держать эти лодки (пусть даже поочередно) на дежурстве в море – этот вопрос при фиктивном разбирательстве (император не хотел осуждения своего любимца) вовсе не поднимался. ”Гебен” в это время уже около получаса как удалялся на юг. Не поддается объяснению и роль минной бригады. Словно самой судьбой изготовленная к атаке, она в числе 19 миноносцев в ночь нападения на Одессу в полной готовности оставалась на рейде Евпатории, то есть почти что на пути шедшего в Одессу турецкого отряда. Проведя здесь минные стрельбы, бригада ожидала дальнейших указаний.
В 20 ч. 35 м. на бригаде было принято радио командующего морскими силами: ”Положение весьма серьезное. ”Гебен” видели с двумя миноносцами около Амастро. С рассвета положение первое. Госпитальным судам то же к 9 часам, транспортам пока четвертое.” Но за этими обоснованно тревожными предостережениями никаких указаний не последовало. О бригаде забыли. Не получая указаний и уловив, может быть, каким-то шестым чувством приближение противника (турецкие миноносцы и ”Гебен” были уже
близки к широте Севастополя), начальник минной бригады решился наконец выразить тревогу по поводу своего неопределенного положения. В 23 часа он радировал в штаб флота: ”Ввиду серьезности положения полагал бы необходимым иметь полный запас топлива. Жду распоряжений.”
В штабе не нашли нужным отозваться на инициативу бригады. Развертывание завесы не состоялось, уроки минувшей войны использованы не были, рутина бездумного исполнительства оставалась в силе. В ответе штаба флота говорилось: ”Приготовьтесь к бою, возвращайтесь в Севастополь, подходя в зону обстрела батарей и к минному заграждению не раньше рассвета. В случае появления неприятеля вскройте пакет № 4Ш”. Иными словами, командование флота по- прежнему не видело необходимости в использовании своего самого скоростного маневренного соединения для прояснения зловеще сгустившейся обстановки.
В это время два германо-турецких эсминца – близкие сверстники по типу с проектом ”Лейтенанта Шестакова” – преодолевали три последних десятка миль, остававшихся на пути к Одессе. Они уже зашли в тыл ощущавшей смутное беспокойство и все-таки продолжавшей бездействовать бригаде. Дерзость и холодный расчет германо-турецкого адмирала Сушона и на этот раз оправдались.