Эскадрилья ведет бой

…Всю дорогу мысли там, в полку, где ребята остались, и в только что покинутом госпитале, где долго еще будет долечиваться Николай Искрин. В полк, может, он и вернется, в порядке, так сказать, исключения. Но в небо путь ему уже заказан! А жаль — хороший человек, отменный вояка! Кто заменит его в боевом строю? Лукьянов, Федоров, Старчиков, Труд, Клубов?.. Петр Табаченко, Николай Чистов, Николай Трофимов, Вениамин Цветков, Николай Карпов? «Заявки» дают серьезные, дерутся неплохо. А может, Виктор Жердев, Саша Ивашко, Жора Голубев, Иван Руденко, Александр Торбеев?..

Поезд набирает скорость, полотно гнет дуги в межгорьях. За окном — ночь. Тускло мерцает лампочка над дверью. Нет-нет да и заглянет в окно полная луна. Давно затих вагон. Мерно стучат колеса, подрагивает, поскрипывает на поворотах вагон. За лесом полыхают зарницы.

Спешит и наш поезд туда — в тревожную даль. Туда, где не вешние громы будят тишину.

Академия… в землянке

В кабине пахнущего заводской краской новенького истребителя просторно, удобно, даже уютно. Много приборов, лампочек, тумблеров. На ручке управления — кнопка и гашетка, есть из чего ударить по врагу: семь огневых точек, в числе которых есть и пушка, гарантируют успех в бою, конечно, при непременном условии, что летчик хорошо владеет машиной, обладает молниеносной реакцией, способен действовать тактически грамотно, смело, решительно.

Невдалеке от взлетной полосы, спиной к невысокой, густой стене зеленого кустарника, за столом, на котором возвышается прямоугольник рации с тонкой, стрельчатой антенной с крестообразными «усиками» наверху да стоят два или три телефона, сняв летную куртку и жмурясь от яркого солнца, сидит майор Покрышкин и пристально всматривается в каждый выруливающий к линии старта самолет и что-то говорит, поднося к губам грушу микрофона.

Слева от руководителя полетов надежно обосновался лейтенант Андрей Труд. На правах дежурного по полетам он сосредоточенно смотрит то на старт, то куда-то вдаль, где над линией горизонта вот-вот должна появиться точка — заходящий на посадку самолет. Нет-нет да и обведет натренированным взглядом синий купол над головой, обшарит каждое облачко, комком белой ваты брошенное на иссиня-голубой небосвод.

Рядом — группа молодых летчиков, собравшихся не из простого любопытства: они и здесь учатся.

— Заходит! — громче обычного, чтобы через прижатые к ушам телефоны, через шорох и голоса, которыми полон эфир, мог услышать его доклад Покрышкин, Андрей Труд коротко, лаконично извещает руководителя полетов о появлении очередного самолета, идущего на посадку.

Майор Покрышкин, не прекращая радиообмена, согласно кивает головой и, скосив взгляд, посматривает влево, отдает кому-то невидимому приказание, провожает взглядом садящийся истребитель и снова подымает к губам микрофон:

— Пятидесятый, взлет разрешаю!..

Это — мне. Долго ждал этой команды. Но, услышав ее, даже вздрогнул, торопливо хватаюсь за сектор газа, отпускаю тормоза. Двигатель, получив обогащенную смесь, сразу же переходит с малых оборотов чуть ли не на максимальные, винт бешено завертелся, потянул машину вперед.

«Ты только двигатель, смотри, не форсируй, Костя. Машина совсем новая!» — тут же воспроизвела память строгое предупреждение техника звена техника-лейтенанта Григория Клименко.

Верно, самолет доверили, как говорится, с иголочки. Новый-новехонький, все в кабине блестит, все надписи четко выделяются, нигде ни пятнышка, ни царапинки, да и откуда им взяться — всего лишь пять часов налета имеет истребитель!

Перед тем, как сесть в машину, еще раз спросил техника, какой режим держать на заданной мне высоте. Дело в том, что, согласно плановой таблице, надлежало выполнить два полета. Первый считался «ознакомительным»: человек я в 16-м гвардейском авиаполку новый, только-только прибыл с пополнением. Правда, со мной уже подробно беседовали, установили уровень летной подготовки, степень боевой выучки.

Самолет — тоже новый. Если тип этого истребителя уже известен и на нем немного летал еще в 84-А полку, то предоставленный в мое распоряжение экземпляр не был еще как следует облетан, его только пригнали и лишь опробовали, сделав несколько полетов, и передали в строй.

Потому техник и напоминал не раз:

— Не перегружай машину, не форсируй двигатель!..

Как не понять его? Во-первых, кто же из авиаспециалистов не стал бы беречь самолет? Во-вторых, каждая боевая машина в прямом и переносном значении — на вес золота: цени его хоть как боевую единицу, хоть как вещь, приобретенную на народные средства.