Эсхатологический оптимизм. Философские размышления

Но когда Поппер переходит к обществу и проецирует на него те законы, которые он отстаивает в отношении открытости научного метода (фальсификационизм, существенно расширяющий рамки научности по сравнению с фальсификационизмом), то вся картина меняется. Бергсон в своем идеале «интуитивного общества» как апогея открытости вообще отказывается придавать ему какую бы то ни было нормативность. Жизнь может повернуть так, а может иначе. Дробление на индивидуумы (гражданское общество) может не обязательно является венцом социального прогресса. Как множество в шестой гипотезе платоновского диалога «Парменид»[301] может сложиться в новое целое из частного, так и общество может от буржуазной демократии перейти к какой-то холистской системе – например, к социализму, а, теоретически, и к национализму. Движение жизни не подчинено рациональности, и членение может быть фазой перед следующим витком интеграции.

Поппер же, следуя за критикой самой идеи «проекта» у своего учителя Хайека, отвергает любой холизм как искусственный и насильственный, то есть «тоталитарный» проект. В этом он оказывается убежденным сторонником седьмой гипотезы из платоновского «Парменида», отвергающей сложение единого из многого и оставляющей «многое» быть просто «многим», чтобы избежать тоталитарного холизма единого. Вот тут-то Поппер и отступает от собственных взглядов в науке с требованием свободы научных гипотез и даже противоречит собственному запрету на проект в области общественной: если считать именно либеральную демократия единственно возможным нормативным типом общества, то на пути развития жизни уже тем самым поставлен непреодолимый барьер. Хайек понимал эту трудность, и поэтому его либерализм является эволюционным. Да, он выступал против проектов – и правого, и левого. Но он прямо не защищал и либеральный проект. Поппер же идет именно в этом направлении и объявляет врагом каждого, кто не согласен с его трактовкой открытого общества. Так сам либерализм становится тоталитарным, а открытость такого общества не просто сомнительной, но не существующей, иллюзорной. Так мы получаем модель либерального концлагеря, в котором каждый свободен быть либералом, и никто не свободен не быть либералом.

Таким образом, если «открытое общество» Бергсона еще как-то может быть совместимо с традиционализмом, хотя для традиционализма бытие расположено в границах, где есть Единое, то есть в пределах пяти первых гипотез платоновского «Парменида», то с «открытым обществом» Поппера, иными словами, с либеральным тоталитаризмом, традиционализм решительно несовместим.

Вот к таким выводам я пришла, сопоставляя идеи «открытого общества» у Бергсона и Поппера. Но в духе старой демократии я на них не настаиваю и готова обсудить иные точки зрения.

Черный Делез: постмодернистское прочтение монадологии Лейбница

Просвещение и Постпросвещение: светлое или темное?

Диалог постмодернизма с классической философией экзотичен и странен, как и сам Постмодерн. В основе философии Постмодерна лежит причудливая и сложная стратегия: надо полностью разнести Модерн, не оставив в нем камня на камне, но при этом надо еще дальше уйти от Традиции, которой противостоял Модерн, и продолжить дело прогресса.

Обычно стремление стать еще более прогрессивными, чем мыслители Модерна больше всего бросается в глаза. Кажется, что постмодернисты просто смещают Модерн в Традицию, оказываясь сами в положении истинного авангарда. Такой подход принимают так называемые «левые акселерационисты» (Макр Фишер, Ник Срничек и т. д.). Для них классики постмодернистской философии, и прежде всего Жиль Делез, выступают как нечто «светлое», «освободительное» и «революционное». Но есть еще и «правые акселерационисты» (Ник Лэнд, Реза Негарестани и т. д.), которые понимают всю двусмысленность постмодернизма и не отводят взгляда от его темных сторон – ведь, сокрушая Модерн, постмодернисты сами выбивают табуретку из-под ног висельника, у прогрессизма и веры в светлое будущее больше нет оснований. Это аффектирует и прочтения Делеза, в котором «правые акселерационисты» начинают различать вполне черные стороны. Так рождается фигура «черного Делеза», чья откровенно деструктивная работа по демонтажу иллюзий Нового времени, предстает в довольно инфернальной оптике. Добро пожаловать в «Черное Просвещение»!

В любом случае к Традиции постмодернисты – и левые, и правые – не приходят, но прочтение самого постмодерна у них складывается полярное. А соответственно и отношения постмодернистов к основателям философии Нового времени выглядит совершенно различно.

Я попытаюсь рассмотреть отношение двух знаковых фигур философии – Лейбница и Делеза. Один принадлежит началу Нового времени, другой подводит его итоги и знаменует расцвет постмодернизма. А вот как правильно понимать Делеза – черный ли он или светлый, я окончательного суждения выносить не стану. Просто попробую проследить, во что превращается в системе Делеза «монадология».

Монады