В обоснование своего эсхатолого-хилиастического учения прыгуны, точнее их лидеры, ссылаясь на следующие места Священного Писания, которые мы приводим здесь, как и ранее, в той редакции, которая существовала и была известна читателю в XIX в.: 1) раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа (Апок. XI, 15); 2) ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его (Апок. XII, 10); 3) двадцатая глава Апокалипсиса в целом. Дополнительную аргументацию прыгуны использовали в следующем виде: известно, мол, что апостолы вопрошали Христа: не в сие ли время, Господи, возстановляешь Ты царство Израилю (Деян. 1, 6)? И коль они, апостолы эти, просвещенные Св. Духом, ожидали видимого царства, то, следовательно, оно, это царство, продолжали свои рассуждения мужицкие богословы из числа прыгунов, должно же когда-нибудь наступить.307
Среди молокан были и другие направления и толки. Так, Сундуков, саратовский последователь Уклеина, основал особый толк молокан, получивших название «молокан-субботников». Многие молокане ввели чествование субботы, еврейской пасхи, праздника кущей, придерживались ветхозаветных пищевых запретов и т.д.308
В заключение данного раздела следует сделать два кратких вывода: во-первых, с самого своего начала адвентизм в России, как и другие протестантские течения западного происхождения, на новой территории развивался в определенном русле неправославной традиции и, во-вторых, бесспорно, эсхатологические, хилиастические и мессианские настроения, чаяния и надежды многих поколений русских людей облегчали адаптацию адвентизма на новых, российских, землях.
§2. Первые шаги российского адвентизма (60-80-е годы XIX века)
Адвентизм быстро распространялся по всей территории России – от Петербурга до Тифлиса, но наиболее интенсивно и масштабно становление российского адвентизма проходило в южных регионах империи. И это было не случайным явлением. В конце XIX в. юг России стал той точкой на карте царской империи, с которой и началось распространение новых, главным образом протестантских, движений в силу специфики его социально-экономического развития. Дело в том, что вплоть до конца XVII в. российские земли на юге России (Херсонская, Таврическая, Бессарабская, Киевская и Екатеринославская губернии, территории вниз по течению Волги и Дона) были практически не заселены. С целью их освоения уже Екатерина II стала заселять эти земли, выделяя большие наделы, немецкими поселенцами, отставными российскими офицерами и чиновниками. Сюда бежали крестьяне из центральных губерний России в поисках воли и свободы; сюда ссылали сектантов и старообрядцев.
«Наличие, с одной стороны, бескрайних земельных владений, не включенных в систему хозяйствования феодально-крепостнического типа, и дешевой рабочей силы – с другой, создавало благоприятные условия для быстрого развития товарно-денежных отношений, неизбежно вызывавших рост социальной напряженности».309
Многочисленные авторы того времени, описывая жизнь арендаторов, не имеющих собственной земли, подчеркивали кабальный характер их труда, постоянное недоедание, болезни и т.д. Вопрос о земле вообще остро стоял в России конца XIX в. Земельная реформа 1861 г. по существу не решила ни одной проблемы. Многие крестьяне даже полагали, что настоящий царский манифест был подменен чиновниками, и поднимали бунт, для усмирения которого власти применяли военную силу.