Эскизы

Зачем я рассказываю тебе то, что ты и так знаешь? Тянул время. Надо было дать прорасти семенам сомнения, которые проклюнулись, когда ты увидел счётчик и задумался о том, что могло пойти не так. Сомнения расцениваются программой как отклонения. Решение изменить курс – тоже. Тебе повезло: ты сомневался уже в тот момент, когда с тебя снимали копию. Мне остаётся только заверить тебя, что сомневался не зря. Думаю, благодаря этому ты уже обречен, если дочитал до этих слов. Ты бросишься действовать, что-то исправлять, но программа не даст изменить ничего существенного. Мы же думали, что все уже устроено как надо и пересмотру не подлежит.

Ты совершенно правильно сомневался в том, что люди, которые прекрасно делают революции, так же хорошо способны и править. За неимением времени, не буду утомлять тебя подробностями. Ты был прав. Чистоты рук и помыслов оказалось недостаточно. Мы со всей своей искренностью и энтузиазмом вели страну к пропасти, полагая, что ведём к лучшему будущему. Кучка наивных иди

Примечание: на этой фразе программа, похоже, зафиксировала коллапс мотивации нашего предшественника. Я продолжу. Мне понадобилась пара дней, чтобы покинуть камеру восстановления и проверить дела снаружи. Подтверждаю всё. Мне лучше уйт

Примечание 2: Я – седьмой. Что стало с предыдущими – не знаю. Был снаружи. Очень плохо. Я не один такой. Говорят, чуть ли не еженедельно чья-то голова разлетается вдребезги непосредственно во время заседаний правительства. Надо принимать решения, но власть парализована, либо слепа. Нам действительно лучше уйти со сцены. Прекратить возрождаться я не могу. Остается только подстроить самому с

Девятый. Да, подстроить себе ловушку! Это письмо – первое, что ты прочтешь после в

Одиннадцатый. Надо попытаться составить его так, чтобы ты всякий раз получал коллапс мотивации до того, как выйдешь нару

Семнадцатый. Не знаю, куда они потянут без нас. Может, в другую пропасть, но хотя бы получат шанс

Двадцать второй. Надеюсь, мои товарищи догадались сделать то же сам

Двадцать шестой. У тебя получило

Двадцать се

Истории Нескучного Городка

Кнопка Убивания Самого Плохого

– Давай с начала, Блонди, – прорычал шериф. – Ты банк грабил?

– Грабил.

– В кассиров стрелял?

– И даже попал…

– А пожилую леди из очереди ты уложил?

– Старой кляче следовало попридержать язык…

– Даже если ты соврал про всё остальное, вот это, – шериф снял шляпу и нахлобучил на руку. Указательный палец показался снаружи, проскочив в оставленное пулей отверстие. – Это невозможно отрицать. Ты стрелял в меня, шерифа. При исполнении.

– Вот тут как раз не попал…

– И как тогда понимать вот это? – на стол полетела фотография.

Двенадцать трупов без видимых следов насилия, все в мантиях присяжных, лежали не очень аккуратным полукругом. Некоторые лица казались удивленными. В центре воображаемой окружности возвышался на метр над полом каменный не то постамент, не то пюпитр с округлой выпуклостью на верхней грани и блестящей табличкой с неразборчивой из-за масштаба надписью. Оба знали текст наизусть.

“Кнопка Убивания Самого Плохого.

Немедленно убивает самого плохого из присутствующих.

Для срабатывания необходимо 2 и более человек.

Внимание! Устройство принимает решение на основе усреднённых понятий о плохом и хорошем, так, как их понимают присутствующие. Люди за пределами зала на решение не влияют. Действующее законодательство не учитывается.”

– Все честно, шериф. Меня приговорили. Мы с присяжными пришли в комнату с кнопкой. Я нажимал её, пока не остался последним. Когда присяжные кончились – ушёл. Мое право. В следующий раз получше выбирай судей.

– С присяжными такое бывает, – согласился шериф. – Один… Ну, двое за раз. Но чтоб все… – он с досадой шарахнул кулачищем по столу так, что послышался отчетливый хруст. – С момента обнаружения Кнопки такое случилось лишь однажды, когда один несчастный псих оговорил себя, чтобы прославиться. Теперь у меня всё правосудие… кхм… застряло. Никто не хочет идти в присяжные. Говорят, кнопка сломалась.

В это сложно было поверить. Присяжные использовали Кнопку полторы сотни лет, а до этого неизвестно сколько её применяли аборигены, которые, в свою очередь, не претендовали на авторство и приписывали создание устройства богам. Всё это время она исправно адаптировалась под любой набор моральных ценностей, служа как инструментом разрешения споров, так и опасной игрушкой для любителей острых ощущений. В случае с приговорами хотелось играть наверняка, поэтому умышленно создавался численный перевес из двенадцати проверенных присяжных.

– И чего ты от меня теперь хочешь? Поздравлений?

– Я хочу знать, как ты уцелел.

– Нашёл дурака!

Шериф надолго задумался. Помимо прочего, он хотел ещё и торжества справедливости. Традиция традицией, но нельзя было отпускать мерзавца просто так. Он вздохнул.

– Ну что ж, Блонди… Прежде, чем ты уйдешь, на дорожку, так сказать… Я вызываю тебя на круг Рулетки. Как частное лицо.

– Ого! – Блонди в восторге вскочил со стула. – Серьёзно?

Шериф кивнул.

– Ставка?

– Двадцать тысяч!