Эскорт

* * *

Не помню, когда мои ладони в последний раз были настолько влажными. В груди так тесно, что выжимать педаль газа в пол и при этом оставаться непоколебимым и продолжать дышать на полную невероятно трудно. Я мчусь в сторону Омана с такой скоростью, словно убегаю от волны атомного взрыва, но прекрасно понимаю, что с каждой секундой лишь приближаюсь к нему.

Если Блонди мертва, я никогда себе этого не прощу.

Никогда, черт подери!

Я не помню, когда мне в последний раз было так страшно. И было ли вообще. Но часть меня, спрятанная глубоко внутри, испытывает благодарность за этот страх, в полной мере отображающий насколько сильно мне дорога эта женщина. И не так важно, связывало ли нас прошлое, или только настоящее, все это неважно.

Ради нее я со скоростью света пересекаю пространство и время.

Со скрипом торможу у заброшенной деревни бедуинов, не обращая внимания на разруху вокруг и потрепанное здание, напоминающее амбар, где десятилетиями держали верблюдов или укрывались от песчаных бурь. Вокруг стоит кромешная тьма, и лишь фонари от смартфонов помогают нам видеть пространство. Разуваюсь, потому что ноги беспощадно утопают в песке и идти к этому отстойнику довольно энергозатратно.

Бодигарды выламывают крепко запертую дверь, я оказываюсь внутри. Здесь еще темнее, царит непроглядная, кромешная тьма. В ноздри ударяет омерзительный запах пота, секса, затхлости, мочи, дерьма и крови. Столь ужасное место трудно вообразить, но если ад существует, то его врата вполне могут располагаться здесь.

Фонари освещают пошарпанные каменные стены, на которых можно заметить следы от царапин животных — или озверевших пленниц, стачивающих свои ногти, находясь в припадке безумия. Ни один человек и недели не протянет в этом жутком месте, а моя принцесса и вовсе…

Тот факт, что здесь валяется старая женская одежда и запыленные украшения, буквально кричит о том, что это место давно облюбовали насильники и маньяки, похищающие и разделывающие своих жертв на так называемой пустынной «базе».

Фонари беспощадно скользят по стенам, но Эльзы нигде нет…

Вдруг, один из них озаряет нечто крошечное, хрупкое и дрожащее.

Я думал, что готов к тому, что могу увидеть, но к такому нельзя быть готовым.

Как и к ощущению того, что тысячу игл будто вонзаются в сердце, пытаясь проникнуть как можно глубже, до самых жизненно важных артерий. Мышца в груди болезненно сжимается, кишки скручивает в тугой узел. Я едва ли не рычу, сжимая кулаки до такой степени, что ногти до крови врезаются в тыльную сторону ладони.

Я направляюсь к Эльзе, умоляя всевышнего об одном. Исправить можно все, кроме смерти. Она лежит, свернувшись в позу эмбриона. Платиновые волосы смотались в комок грязи. Светлая кожа, что обычно сияет от всевозможных уходовых средств, выглядит холено и дорого, запачкана пылью, грязью, песком и прикосновениями животных, которые наверняка хорошенько надругались над ней, прежде чем сбежать отсюда.

Не хочу даже думать об этом, я не могу…представлять эти жуткие картины.

Но просто грязь не идет ни в какое сравнение с надписью, что буквально высечена на идеальном теле девушки. Всего несколько слов, от которых трудно спрятаться или скрыться.

«Благодари Голденштерн».

Нет времени анализировать, что ублюдки хотели сказать этой фразой. Очевидно, это и есть то самое «сообщение» для меня или для Леона. Имеется ли в виду мой отец, Леон или мой брат — также непонятно. Возможно, брат и оставил его мне, закинув «подсказку», что через меня и Эльзу мстит отцу, который недооценил его и рано списал со счетов, когда тот заболел.

Сейчас, все неважно.

Один из бодигардов порывается помочь Эльзе, но я резко отталкиваю его в сторону.

— Стой! — рявкаю я, не в силах удержать внутреннее пламя. — Я сам, сам! — слепну от ярости и боли, даже не замечая, что оттолкнул его с такой силой, что двухметровый охранник упал на пол. — Подготовьте носилки.

Стремительно опускаюсь на колени к моей измученной девочке. Раненной, уязвимой, такой невыносимо хрупкой. Едва справляясь с фантомными болями в груди, раздирающими сердце в клочья, приподнимаю ее над полом, обхватывая холодное тело. Она замерзла, при этом вспотела. Лихорадит и бросает в холод. Один дьявол знает, как ей тяжело.

Я укачиваю ее словно ребенка, очищая красивое личико от грязных волос, пыли, и черт возьми, остатков рвоты на ее губах, не испытывая отвращения. Крови много, но она стекает, а не бьёт фонтаном, что обнадёживающе говорит о том, что повреждены только верхние слои кожи.

Они не хотели ее убить. Поиздеваться, надругаться, унизить…доставить сообщением таким образом.

Мне невыносима мысль о том, что ее успели изнасиловать, и я с ужасом раздвигаю ее бедра, осознавая, что по внутренней их стороне стекают выделения с примесью крови. Все тело Эльзы сводит мощными судорогами, и я чувствую себя беспомощным, потому что не могу ей помочь, облегчить боли.

Из груди рвется звериный вой, стоит мне только представить, что они с ней делали…что это?