Эскорт. Выхода нет (СИ)

— Ну вот и проснулась моя девочка, — облизывает мои губы своим мерзким языком. Обдает мое лицо обкуренным, несвежим дыханием, а меня скручивает, желчь пробирается к горлу, скручиваюсь с утробным рычанием. Извергаю ее ему на ботинки с огромным удовольствием.

Мое ликование заканчивается ровно тогда, когда он сжимает своей огромной лапой мою шею и припечатывает спиной к стене.

— Сука, умеешь выводить из себя. — рявкает мне в лицо и трясет, держась за мою шею. — Ты так и напрашиваешься на наказание по жестче. Нравится жестко? — его хищный и жутки оскал пробирает до глубины, до костей. Мне становится невыносимо душно, легкие скручиваются от страха и нехватки кислорода.

Чувствую облегчение и желанный поток воздуха, заполняющие легкие и обдавая их жаром. Но долго приходить в себя мне не позволяет жесткая рука, хватающая меня за волосы.

— Давай, шагай. — тянет меня в сторону страшной конструкции пока я жадно глотаю воздух.

Сжимает и тянет за волосы со всей силы, что я не сдерживаюсь, издаю писк. На глаза набегают предательские слезы. Усиленно дышу и моргаю, чтобы ни одна мокрая дорожка не пробежала по щекам. Ноги подворачиваются, заплетаются, сопротивляются.

Ты справишься, ты со всем справишься.

С новой вспышкой агрессии Алекс толкает меня грудью на штуку для распятий. Как мысленно я ее назвала. Предотвращая мои жалкие сопротивления, он припечатывает меня своим грузным телом, не давая пошевелиться.

Сквозь ужас я ощущаю, как его эрекция трется о мою поясницу.

Рычу, дергаюсь, пытаясь вырваться из захвата.

— Не скули, блять! Трахать я тебя не собираюсь. Брезгую, после твоего Хейга, грязная ты потаскуха. — обдает своим дыханием мой затылок. Резкими движениями поднимает сначала одну руку и приковывает цепями, затем проделывает то же самое и со второго рукой. Пока он наклоняется, расставляет в троны мои ноги и приковывает их, я пытаюсь вырваться, глупая. — Раздвигала перед ним ноги, и думаешь, что еще нужна мне? — смеется он.

Идиотка невезучая, как я вечно умудряюсь вляпаться в самое…

— Что ты делаешь? Неужели ты совсем поехавший? Мэтью убьет тебя. Дерьма кусок! — кричу, извиваясь. Железо лязгает и больно бьет по рукам.

— Закрой свой рот! — обходит мой «крест» и встает лицом ко мне. — Ты еще не поняла? Не найдет тебя твой Мэтью. — ядовито выплевывает он. — Мы немного повеселимся и улетим отсюда. Только ты и я. — гладит мои скулы и обманчиво ласково шепчет мне в губы.

— Рааааа… — громко, истерично, словно тигрица рычу ему в лицо, пытаясь сбросить его мерзкую ладонь.

— Заткнись! — орет он. Но так и не добившись моего подчинения, он заносит руку и со всей силы бьет меня по лицу.

Звуки застревают в горле. Половину лица невыносимо жжет. Место удара отдает пульсацией. Рот заполняет металический вкус крови. Облизываю разбитую нижнюю губу, одновременно стараясь выровнять дыхание и успокоить сердце.

Ты справишься, Лиана! Ты сов сем справишься, ты все вынесешь.

Повторяю я про себя свою мантру.

— Успокоилась? — спокойным, холодным голосом спрашивает, поворачивая мою голову к себе.

— Ненавижу. — цежу сквозь зубы я, вкладывая в одно единственное слово весь яд и проклятие.

В ожидании, что он снова меня ударит, я морально готовлюсь, готовлю свое бешено колотящееся сердце. Но он обескураживает и вводит в ступор своей реакцией. На все небольшое помещение раздается его гортанный, хриплый смех. Смотрю на него, как на психа. Кем он, вообще-то, и является.

— Я уже и забыл, как с тобой увлекательно. Но давай вернемся к нашим баранам.

Он спокойным шагом подходит к небольшому столу, на котором лежит всякий хлам, как мне казалось. Выбирает большую плеть. Гладит ее, с восторгом осматривает. Гладит старую, потертую рукоядку и толстый канат.

От осознания всего ужаса, тело начинает бить мелкой дрожью, челюсть сводит, а глаза от шока широко раскрыты.

— Знаешь что это? — смотрит на меня, ожидая ответа.

Резко мотаю головой, все еще не веря в реальность происходящего. Этого же не случится? Он не сделает это. Не настолько же он больной?

— Это плеть. Она еще с моего детства осталась. — зачаровано прокручивает в руках, — а это, — указывает он на толстый канат, — называется сервень, очень жесткая материя, доставляет неимоверную боль, — зажмуривает глаза, словно вспоминая что-то.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Отец мой воспитывал меня этой плетью. Я когда-то даже посмотреть на нее не мог. одно касание, и сервень окрашивался в мою кровь. — переводит заплывший от воспоминаний взгляд на меня. С осторожностью наблюдаю за каждой его эмоцией и каждым движением. Словно это что-то может изменить. — С помощью него, отец многое донес до меня, воспитал, сделал мужчиной.

Обходит меня медленно, гладя рукояткой по по подбородку, плечу, спине, спускаясь ниже. Я уже не могу сдерживать дрожь, а еще чувствую, как под кожей шевелится животный ужас, паника. Как к горлу подкрадывается ком, который я упорно сдерживаю.