Читаем «Если», 1992 № 03 полностью

ПОСТОЯННОЕ «УСКОЛЬЗАНИЕ» от осознания собственных мотивов даже в тех случаях, когда субъект целенаправленно стремится к смерти, заставляет думать о распространении на две психические субстанции — самосознание и мотива смерти — принципа дополнительности. Это не только даст нам возможность немного отдохнуть при решении слишком трудной задачи, но и, может быть, позволит подойти к пониманию механизма до сих пор необъяснимых нарушений самосознания, самоидентификации, клинически определяемых как «изменения личности», «вторая жизнь». Хочу заметить, что и в этой «второй жизни» мотивы смерти также не осознаются. Остается предположить, что симультанное, по-видимому, осознание мотива смерти, определяющего у данной личности конкретную траекторию жизненного пути, ведет к изменению этого мотива, а, следовательно, и к изменениям самосознания, жизненных целей, ценностей, планов и прочих компонентов, в совокупности составляющих личность. Рождается «новая» личность с новым, по-прежнему неосознаваемым мотивом смерти.

Конечно, гипотеза об обязательности изменения осознанного мотива смерти требует доказательств, которые можно получить только путем специального исследования.

ПРИ ВЫЯСНЕНИИ мотива смерти неизбежно встает вопрос о дискретном или непрерывном характере жизни и смерти. Мне кажется, опыт переживания предсмертных состояний и жизни после смерти позволяет сегодня однозначно ответить на этот вопрос. Многочисленные свидетельства доказали не только непрерывный, но и обратимый характер этих состояний. Необходимо детальное исследование мотивационных аспектов обратимости жизни и смерти. Мы не сможем понять, почему мы возвращаемся к жизни после смерти, если не будем знать, почему мы умираем. И наоборот.

Большинство людей, перенесших клиническую смерть и снова вернувшихся к жизни, считали необходимым объяснить свое возвращение: «Я чувствовала, что меня притягивала любовь сестер и мужа»; «Я подумал о матери, о своих неправильных поступках в тех или иных жизненных ситуациях. Мне захотелось вернуться и все исправить»; «Во мне проснулась твердая уверенность, что я буду делать на земле добро. И я решил, что должен вернуться» и т. п.

Как ни заманчиво полагать, что ведущим мотивом возвращения к жизни является стремление вернуться к близким и любящим людям, это, по-видимому, слишком поверхностное объяснение. Я убежден, что разгадка мотива смерти и возвращения к жизни содержится именно в обратимости этих состояний. Я говорю о мотиве в единственном числе, хотя, конечно, и смерть, и возвращение к жизни полимотивированы. Речь идет о ведущем мотиве, определяющем смысл смерти, а также и смысл возвращения к жизни. Его можно назвать коммуникативным, но он заставляет двигаться в сторону, прямо противоположную той, которая представлена в мотивировках как смерти, так и возвращения к жизни.

Что я имею в виду? Удовлетворение потребности в смерти означает воссоединение с Мировой Душой, преодоление одиночества души, страдающей от разъединения, вызванного жизнью. Влечение к смерти — не абстрактная идея, оно связано с ощущением трагического одиночества разъединенной души. Но воссоединение с Мировой Душой порождает следующую муку. Если Мировая Душа существует, то она, в свою очередь, должна страдать от объединенности.

ПРИ ЖИЗНИ — трагическое одиночество и стремление к воссоединению, слиянию с Мировой Душой. После смерти — стремление к отделению, к самоидентификации. Отсюда два ведущих мотива: воссоединения — мотив смерти, и разъединения — мотив жизни.

Мы смогли, если угодно, вычислить эти мотивы, допустив существование Мировой Души, и даже попытались наделить ее некоторыми гипотетическими переживаниями, о которых мы ничего не знаем. У нас нет пока научного метаинструмента, позволяющего проникнуть в эту область. Но мы можем накапливать свидетельские показания и выдвигать свои версии. Ведь речь идет о нашей жизни и смерти.

<p>ПРОГНОЗ</p>Нам бы такой оптимизм

Дэвид Хейл, главный экономист крупной чикагской компании, предсказывает наступление золотых дней для всего человечества. Его оптимизм основывается на следующих расчетах: после 1945 года глобальная рыночная экономика охватывала лишь около 800 млн. человек, живущих в 25 индустриальных странах, и еще 400 млн… живущих в десяти развивающихся странах. Около 80 % человечества жило при коммунистических режимах, авторитарных (Африка, арабский мир) и меркантилистских (Южная Азия, Латинская Америка). В следующие десять лет те самые 80 % человечества возвратятся на мировой рынок товаров и капиталов, а к 2014 году силы экономической интеграции создадут мир, который мог бы появиться в XX веке, если бы не первая мировая война и русская революция.

«Тиграм» голод не грозит
Перейти на страницу:

Все книги серии Журнал «Если»

Похожие книги