«Если», 1994 № 07

— Джош, мы с тобой — напарники. Оба учились по одной программе, у обоих одно предназначение. Ты мой дублер. Мы работали вместе. Станция за станцией. Инфильтрация и подготовка к захвату.

Джош вырвал руку из пальцев Габриэля. Он ничего не видел, ослепленный потоком слез. Воспоминания неудержимо блекли. Ферма, солнечный ландшафт, детство…

— Мы — «рожденные в колбе», — продолжал Габриэль. — Все остальное… все, что есть у нас в памяти, — программа, и в следующий раз туда заложат что-нибудь другое. Сытин — реален, и я реален… пока ты не пройдешь новый курс обучения. Пока в твоих воспоминаниях я не стану кем-нибудь другим. Твоя память, Джош, двухслойна. Ложь — на поверхности, правда — в глубине. На дознаниях ты мог выдать только ложь, потому что сам не ведал правды. А она — здесь, перед тобой. Ты знаешь комп. Ты сумел выжить на этой станции. И ты изучил ее. Все это не случайно, поверь.

Джош не шевелился, прижав к губам тыльную сторону ладони, и не плакал, просто слезы сами по себе катились по щекам. Язык не подчинялся, а слезы все капали и капали.

— Что я должен сделать? — проговорил он наконец.

— А что ты можешь сделать? Кто твои покровители? Они не из мациановцев?

— Нет.

— Тогда кто они?

Секунду Джош не отвечал. Слезы высохли, их источник иссяк. Казалось, вся память Джоша выцвела добела, в ней слились станционная тюремная лечебница и какое-то очень далекое место… Палаты с белыми стенами и люди в белой форме… И он понял в конце концов, почему ему было так хорошо и уютно в лечебнице. Потому что она — его родной дом. Больничные палаты одинаковы по обе стороны Черты.

— Допустим, кое-что я смог бы сделать, но по-своему, — сказал он. — Допустим, я поговорю с моим покровителем, и он, возможно, согласится помочь. Но… услуга за услугу.

— Какая?

Джош откинулся на спинку стула и подбородком указал на занавесь, за которой ждали Коледи и Крессич.

— У тебя дело уже на мази, верно? Предположим, я внесу очень ценный вклад. Что тебе больше всего нужно из того, что есть на станции? Я бы и сам мог это взять, но у меня не хватит сил удержать.

— У меня хватит, — пообещал Габриэль.

— Есть только одна вещь, которая нам нужна позарез и которую мы не можем взять без применения мускулов. Челнок. Мы хотим бежать на Нижнюю, прежде чем все будет кончено.

Несколько мгновений Габриэль молчал.

— Ты можешь к нему подобраться?

— Я же сказал, у меня есть друг. Мы хотим улететь.

— Мы могли бы сделать это вдвоем.

— Втроем. С моим другом.

— Это с ним ты орудовал на рынке?

— Предполагай все, что угодно. В общем так. С нашей помощью ты пройдешь на любой участок. А ты должен позаботиться, чтобы мы благополучно убрались со станции.

Габриэль медленно кивнул.

— Мне пора возвращаться, — сказал Джош, — и приступать к делу. Времени в обрез.

— Челноки теперь швартуются в красном доке.

— Я могу тебя туда провести. И всюду, куда понадобится. Главное, чтобы хватило людей для захвата.

— Пока мациановцам будет не до нас?

— Да, пока им будет не до нас. Это можно устроить. — Он испытующе поглядел на Габриэля. — Ты взорвешь Пелл? Когда?

Казалось, Габриэль размышляет, стоит ли отвечать.

— Джош, я не маньяк и не самоубийца. Я не меньше твоего хочу выбраться, а «Молот» на этот раз никак не успеет вовремя. Челнок вполне годится… или капсула. Лишь бы выбраться на орбиту и дождаться наших…

— Ладно, — кивнул Джош. — Ты знаешь, где меня искать.

— А ты уверен, что в доке сейчас есть челнок?

— Выясню. — Джош встал, ощупью добрался до темной арки и вышел в шум зала. Из-за ближайшего столика торопливо поднялись Коледи со своими людьми и Крессич, но успокоились при виде Габриэля, вышедшего из кабинки секундой позже.

Джоша пропустили. Он пробирался между столиками к выходу, а посетители, склонившие головы над тарелками и стаканами, не поднимали на него глаз.

Он шагнул в коридор, наткнувшись на стену прохлады и света, и жадно вдохнул свежий воздух. Его подташнивало, шалили глаза — казалось, будто по полу от его ног расползаются бесформенные тени. Иллюзия и реальность. Правда и ложь. Сытин — ложь. И сам Джош — иллюзия… Часть его мозга действовала как автомат — коим он, в сущности, и был. Он перебирал в памяти свои инстинкты, которым никогда не доверял, поскольку не мог понять, зачем они нужны. Он снова глубоко вздохнул, стараясь рассуждать здраво. Тело его тем временем автоматически лавировало по коридору, а глаза искали укрытия.

Только в баре Нго, в привычном углу, когда он вновь принялся за остывший обед, а реальность Пелла то и дело заглядывала из коридора в зал, — только тогда с него начало спадать оцепенение. Он размышлял о Дэймоне, о единственной человеческой жизни, которую, вероятно, мог спасти.

Убийства. Вот для чего он был создан. Вот для чего существовали подобные ему и Габриэлю. Джошуа и Габриэль… сколько извращенного юмора в этих именах! Его передернуло. «Рожденные в колбе»! Белизна в его снах… Белизна, в которой он жил… Гомункулус, старательно изолированный от человечества, воспитанный гипнопедическими машинами, вооруженный правдоподобной ложью о том, как он был человеком.