«Если», 1995 № 11-12

А поначалу какими безобидными созданиями виделись нам герои А Дэвидсона!..

И сколь трагически неожиданным на фоне патриархальной безмятежности оказался исход.

Вечную дилемму, что лучше: свобода незащищенной личности или защищенность личности несвободной— автор и не пытается разрешить, лишь добавляет очерёдную горькую ноту.

Но ведь специалисты в этом вопросе нам хорошо известны.

Это мы с вами, уважаемые сограждане.

Правда, писатель А. Кабаков полагает, что над этим вопросом нам предстоит мучиться еще и в грядущем веке, куда автор отправил персонажей нового романа «Последний герой», который издательство «Вагриус» планирует выпустить в свет в конце этого года.

Любители фантастики, помня «Невозвращенца», будут весьма удивлены картиной нашего будущего, нарисованной в романе, и мы непременно предоставим автору возможность оправдаться перед читателями в ближайших номерах нашего журнала.

Ну а пока останемся в XX веке и вместе с писателем попытаемся рассмотреть этот вопрос не в социальном или философском, но в эстетическом ключе.

Есть в Москве несколько домов, облик которых сложился не только по архитектурному замыслу, но и в связи с таким житейским обстоятельством, как смерть от инсульта семидесятитрехлетнего старика. Их начинали строить как высотки, но после пятьдесят третьего года быстро заверши-ли, отказавшись от средней, собственно высотной, со шпилем, части. Так они и остались: плоские мощные квадраты с невысокими башенками по углам, остановленные на полпути к небу символы величия маленького покойника. В некоторых из угловых башен живут люди, там помещаются крайне неудобные, но невероятно изысканные квартиры, двухкомнатные, но при этом двухэтажные, с тесными кухнями, самодельными ванными и уборными, заставленные и заваленные, естественно, старо-московским барахлом.

…Итак, я поднялся в старом, с сетчатыми дверями лифте до девятого этажа, потом еще на один марш по лестнице, отпер железную дверь в прожилках ржавчины и вышел на залитую гудроном крышу. Сиреневое московское небо, чуть припорошенное золотом мелкой городской пыли, летело над этой огромной, усеянной невысокими трубами под металлическими зонтиками и бетонными коробками, крышей. Несколько венских стульев с рваными плетеными сиденьями стояли вокруг овального раздвижного стола на толстых квадратных ножках. Стол был застелен вязанной крючком скатертью, на нем стояла штампованная алюминиевая многоэтажная ваза с белой и красной черешней. Над столом на длинной, косо висящей проволоке качалась лампа под жестяным колпаком.

Я открыл дверь своего жилья.

В тесной прихожей на стене висели мужской и дамский велосипеды харьковского завода со свернутыми для экономии места набок рулями. Спицы мужского были переплетены цветным проводом, а женского скрыты под разноцветными сетками. Рядом с велосипедами висело чешуйчато переливающееся жестяное корыто, а под ними стояла гигантская прямоугольная плетеная корзина с крышкой, запертой маленьким висячим замком. Возле рогатой вешалки приткнулись мужские галоши с красной байковой подкладкой и слегка надорванными задниками и дамские резиновые ботики с пряжками сбоку и оставленными внутри них туфлями. Тощими складками свешивался зацепленный за один из рогов вешалкой-цепочкой макинтош сизовато-серого коверкота, рядом с ним обвисло дамское пальто из бордового драпа. А на самых верхних рогах вешалки болтались зеленая велюровая мужская шляпа и маленькая дамская шляпка-«менингитка».

Я прошел в кухню. Низенький пузатый холодильник «Газоаппарат» хлюпал и задыхался, в эмалированную раковину с черными пятнами сколов редко капала вода из крана, газовый счетчик неумолимо нависал над плитой. Я положил покупки на стол, покрытый кремовой медицинской клеенкой, — что делать, достать цветную почти невозможно.