— О Господи, — сказала тётя Зу несколько позже, когда солнце скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. — Мне холодно.
Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет холодно — страшно холодно, — я смогу прижаться к одному из них, зарывшись в тёплую длинную шерсть. Лорины — безобидные, мирные создания, и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов.
В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву.
Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет.
— Если бы у меня была меховая шуба… — пробормотала тётя Зу.
— Мы могли бы прижаться к лоринам, — нервно предложил я.
— С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному животному? — огрызнулась тётя Зу, раздражение которой усиливал страх. — Ты что, думаешь, я не лучше локса?
— Извините.
— Почему ты идёшь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке.
У меня такая лёгкая одежда.
Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и, несмотря на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми клыками. Я сунул руки в карманы и молча зашагал быстрее. И всё же подсознательно я постоянно думал о лоринах: если всё остальное — включая тётю Зу — не поможет, животные обо мне позаботятся.
Они всегда так поступали…
— Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов.
Я остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так же не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы её страх передался мне. Когда мы поднялись на холм, я увидел далёкие огни — слишком далёкие. Зимний ветер хлестал по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лёд по пути к сердцу. Я слышал бормотание тёти Зу.
— Фу… Фу… — молилась она солнечному богу. — Фу, мне холодно.
Согрей меня, согрей меня… Помоги мне.
По бокам дороги тянулись низкие живые изгороди, состоявшие из колючих неразумных растений. Зная о наших страхах, каким-то странным образом ощущая их, у дальней стороны дороги стояли лорины, лохматые головы которых выделялись бледными пятнами в свете Ракса; они с доброжелательным любопытством разглядывали нас, ожидая, когда холод окончательно лишит наши трясущиеся тела способности двигаться.
— Мне нужна твоя куртка, Дроув. Я старше тебя, и я не могу столь хорошо переносить холод. Её пальцы впились в меня, словно когти.
— Пустите! — я вырывался, но она была больше и сильнее меня. Она оказалась у меня за спиной, срывая с меня куртку, и я ощущал её отчаяние и ужас.
Я бросился бежать, но слышал топот её ног позади. Внезапно я ударился о ледяную поверхность дороги, а тётя Зу упала на меня, срывая куртку и издавая неразборчивые жуткие вопли. От страха я погрузился в полусонное состояние и вскоре едва слышал её удаляющиеся шаги. Лёжа, я почувствовал, как меня поднимают лорины, и, словно в тумане, осознал, что мне тепло.
Потом они куда-то несли меня, обнимали, успокаивали своим бормотанием.
Когда я заснул, образ тёти Зу, со стоном бредущей по залитой светом Ракса дороге, изгладился из моего сознания.
На следующий день лорины принесли меня домой, оставив у порога, под тёплыми лучами солнца Фу, после чего удалились по своим делам. Когда я пришёл в себя, то увидел нескольких из них: один стоял возле локса, понукая животное, запряжённое в тележку с навозом; другой сидел на корточках в поле, удобряя посевы. Третий раскачивался на ветвях ближайшего дерева обо, грызя зимние орехи. Я открыл дверь и вошёл в дом. Мать полдня отмывала меня; она сказала, что от меня воняет. Лишь намного позже я узнал, что тётя Зу попала в сумасшедший дом.
Вернёмся к дню нашего отъезда из Алики. Весь наш багаж был должным образом погружён в мотокар, от которого теперь интригующе пахло спиртом.
Машиной пользуются редко; большую часть времени она стоит возле дома, молчаливо обозначая должность моего отца с помощью флага Эрто, изображённого на борту.
Я проскользнул обратно в дом, намереваясь сказать «до свидания» своей комнате, но меня остановила мать. Она намазывала хлеб ореховым маслом; на столе стоял кувшин сока кочи.
— Дроув, я бы хотела, чтобы ты что-нибудь поел, прежде чем мы поедем.
Последнее время ты стал плохо есть.
— Послушай, мама, — терпеливо сказал я. — Я не голоден. Впрочем, у нас дома никогда не бывает того, что мне нравится.
Она восприняла это как критику её кулинарных способностей.
— Как я могу накормить вас на деньги, которые приносит отец, со всем этим нормированным распределением? Ты понятия не имеешь, что это значит. В магазинах ничего нет — вообще ничего. Может быть, тебе стоило бы как-нибудь самому сходить за покупками, молодой человек, вместо того чтобы все каникулы болтаться по дому. Тогда бы ты знал, что это такое.
— Я только сказал, что не голоден, мама.