«Если», 1996 № 06

Вот тут-то в финальной части «Пикника…» усмотрел свою тему великий режиссер нашего времени Андрей Тарковский. Правда, он заставит Стругацких написать для него новое, практически самостоятельное произведение, в котором полностью переосмыслена фигура Сталкера. Тарковский скажет, что впервые держит в руках полностью свой сценарий. Означает это только одно — у постановщика и писателей совпали взгляды на мир. И Тарковский, и Стругацкие — люди одного поколения, все те же шестидесятники.

В «Сталкере» от «Пикника…» осталась лишь некая Зона, обладающая чудесными свойствами, хотя менее всего авторы обеспокоены объяснениями, откуда она взялась. Золотой шар превратился в Комнату Желаний. Ставка, как видим, высока, но и цена не мала: проникновение в Зону связано со смертельным риском. Ясно, что полезет в нее только тот, кому это нужно больше жизни.

Нетрудно понять, какими возможностями для выявления потайной, сокровенной сути человеческой натуры обладает эта ситуация. Мы, правда, так и не узнаем, существует ли вообще эта Комната, может быть, она — просто некий нравственный тест? А может быть, это сама жизнь, с ее вечными ожиданиями чудес, которые никогда не сбываются, с ее препятствиями и разочарованиями?

Так что же создали Стругацкие и Тарковский? Мрачную трагедию отчаявшейся человечности, безысходный тупик земной цивилизации? Ведь даже у ее мыслящих представителей — Писателя и Профессора — не оказалось ни одного неэгоистического желания. Но во всех картинах Тарковского существует надежда. «Искусство несет в себе тоску по идеалу, — говорил Тарковский. — Оно должно поселять в человеке надежду и веру. Даже если мир, о котором рассказывает художник, не оставляет места для упований. Нет, даже еще более определенно: чем мрачнее мир, который возникает на экране, тем яснее должен ощущаться положенный в основу творческой концепции художника идеал, тем отчетливее должна приоткрываться перед зрителем возможность выхода на новую духовную высоту»… Стругацкие с удовольствием поставили бы свою подпись под этим манифестом.

В кругу тех же настроений вращается и творчество Вадима Шефнера, хотя он пользуется иными художественными средствами. По возрасту Шефнер — один из старейших участников наших бесед за «круглым столом». До того как он выпустил свой первый рассказ «Скромный гений» (1963 г.), он уже был известным поэтом, чьи стихи печатались еще до войны. А вот фантастика Шефнера стала неотъемлемой частью «новой волны». Он отказался от каких бы то ни было традиций, создав собственное, ни на кого не похожее направление. Удивительно и то, что его «ненаучно-фантастические» рассказы резко отличаются от его же строго классической по форме и содержанию лирики. Зато в фантастике он позволяет себе самые невероятные ходы. В третьем лице автор сам расценил свою манеру так: «Ведь Шефнер писал даже не научную фантастику, а не разбери-бери что, смешивая бред и быт». Кажется, только у Шефнера персонажи способны встречать пришельцев поллитровкой или поить поросенка эликсиром бессмертия. Многие пытались определить жанр его рассказов — пародия, сатира, сказка… Но в том-то и секрет по-настоящему оригинального стиля, что он не укладывается в привычные схемы, что он сам себе жанр. Казалось бы, налицо все юмористические и пародийные признаки, но почему-то они не вызывают веселья. Напротив — и это, может быть, единственное, что роднит прозу Шефнера с его стихами — повсюду растворен оттенок грусти. Дело опять-таки в героях — скромных гениях, счастливых неудачниках… Оксюмороны в названиях по-своему характеризуют противоречивость, двуликость нашего времени. Такие герои были бы невозможны в «старой» фантастике, выстраивавшей ряды непоколебимых борцов и новаторов. А «маленькие большие герои» Шефнера не способны бороться за себя, за свои гениальные изобретения. Их мозги не приспособлены для растаскивания бюрократических засек. Рядом с открывателем автор обязательно ставит мещанина (часто это жена или близкий друг), которые считают первых в лучшем случае непрактичными чудаками, а в худшем просто свихнувшимися, которых надо лечить во сне ударом свинцовой палки по голове.

Единственное исключение — Андрей Светочев из повести «Девушка у обрыва» (1964 г.), признанный при жизни изобретатель универсального строительного материала. Это самая светлая повесть у Шефнера, и она написана, видимо, под воздействием еще не развеявшихся иллюзий относительно того, что оттепель — это начало весны. (В это же время Стругацкие писали свой «Полдень»). Но, видимо, какое-то внутреннее чувство, какие-то облака на горизонте помешали автору закончить и эту повесть бравурным триумфом. По внутренней сути Светочев остался тем же «скромным гением», а его личную судьбу менее всего можно причислить к удавшейся и счастливой.