«Если», 1996 № 06

На стадионе мы увидели настоящее столпотворение. Нас встретили бурей восторга, и всем, похоже, было наплевать, что Стинго выступает без костюма и в инвалидном кресле. «Стальные Крысы» давали последний концерт и хотели, чтобы он запомнился надолго. Естественно, все милитаристские и жлобские песни пришлось из репертуара выкинуть. Мы начали выступление с нежного, мягкого блюза:

Голубой мир,
Для тебя я пою.
Голубой мир,
Слышишь песню мою?
Голубой мир,
Помоги мне, молю.
Голубой мир.

Вот мы здесь

И не можем уйти.
Вот мы здесь,
Перекрыты пути.
Голубой мир.

Жизнь была нам мила,

Нас планета звала и манила.
Вниз ракета несла,
Под лучи голубого светила.
Как посадка легка!
Как прекрасно, как здорово было!
Голубой мир.

Не вернуться назад,

И навеки здесь должен остаться я.
Наша жизнь — это ад
На дне колодца гравитации.
Голубой ми-ии-иир…

В тот день мы много раз пели на «бис», а покидали стадион предельно вымотанные и счастливые, как настоящие артисты, потрудившиеся на славу. Потом я улегся на койку, но перед этим не удержался и посмотрел, сколько мне еще осталось.

Все еще семь суток. Все еще неделя. За этот срок мой закадычный друг адмирал Стинго вполне успеет намылить шею кому надо и получить противоядие.

Опуская голову на подушку, я, кажется, улыбался, чего не делал уже двадцать два дня, если мне не изменяет память. Так отчего же все-таки я не могу уснуть? Почему лежу неподвижно, уставившись во тьму? По-моему, ответ очевиден.

Пока не наступит счастливый миг, когда я нажму на поршень шприца и введу себе противоядие, я не смогу забыть о том, что смертельная отрава ждет своего часа.

Спокойной ночи, Джим. Баюшки-баю…

Глава 22

То ли я — лежебока, то ли адмирал в обычной жизни — трудоголик… А может, и то и другое. Ибо к тому времени, как я явился пред его очи, он успел в одиночку подготовить все до малейшего пустяка. Комкая список, он бубнил над грудой снаряжения. Заслышав мои шаги, поднял глаза, помахал рукой и разделался с последним пунктом.

— Вот тебе новый рюкзак. Почти все, что в него напихано, может сгодиться, а это — распечатка описи. Надо думать, в синтезаторе ты таскал много чего незаконного, даже, наверное, смертоносного. Можешь выковырять, когда я уйду. ИРИНа собирает новый тахиметр. Скоро подойдет Флойд… А вот и Мадонетта! Просим, просим!

Стинго удалился со всей грацией, какую только допускали костыли. В комнату впорхнула Мадонетта — воплощенное обаяние — и взяла меня за руки. Затем, обнаружив, что одними рукопожатиями чувства не выразить, ласково поцеловала меня в щеку. Мои руки машинально раскинулись для объятий, но сомкнулись в пустоте, так как она уже выскользнула и опустилась на кушетку.

— Эх, Джим, как бы я хотела пойти с тобой… Но знаю — это невозможно. Ужас до чего неохота возвращаться в тесный, душный офис.

— Мне будет не хватать тебя. — Я надеялся, что это прозвучит спокойно и ровно, однако со страхом поймал себя на слезливо-елейном тоне. — То есть всем нам, конечно.

— А мне — вас. Не все было гладко, но ты всегда держался молодцом.

Должно быть, я залился румянцем, настолько тепло и нежно звучал ее голос.

— И вообще, в моей жизни еще не бывало таких приключений. И мне совершенно не хочется возвращаться к папкам, заседаниям и запертым окнам. Даешь работу на свежем воздухе! Как тебе эта мысль?

— Отлично, отлично, — покивал я.

Мне ее уже не хватало. Не знаю, чем бы все это кончилось, если б не вошел Флойд — жизнерадостный до тошноты.

— Доброе утречко! Денек — в самый раз для экспедиции. Мадонетточка, милая ты наша спутница и товарищ по оружию, здравствуй и, увы, прощай. Работать с тобой было одно удовольствие.

— А ты бы не согласился поучить меня самообороне без оружия?

— С превеликой радостью. Это совсем просто, главное — стараться.

— И тогда меня возьмут в оперативные агенты?

— Наверное, нет. Но я могу замолвить словечко.

— Правда?! Ой, как здорово! Век тебя не забуду. Я только что сказала Джиму, что в офис больше — ни ногой.

Они улыбнулись друг другу с противоположных концов кушетки, едва не соприкасаясь коленями. Им было не до меня. Я всей душой возненавидел Флойда.

А потому несказанно обрадовался стуку костылей и шарканью волочащихся ног.

— Все в сборе, — сказал Стинго. — Прекрасно. Тахиметр готов.

Как только он это произнес, штуковина, которая семенила за ним по пятам, выбежала вперед.

Искусственная собака на негнущихся лапах. В жизни не видывал ничего уродливее. Черный искусственный мех с россыпью проплешин, черные глазки-пуговки. Когда она сказала «гав-гав», из пасти высунулся сухой красный язык.

— Что значит — гав-гав? — вспылил я. — Что еще за пакость?

— Тахиметр, — ответил адмирал Стинго.