«Если», 1996 № 07

Надо сказать, что в Древней Греции не было профессиональных пародистов типа Александра Иванова. Не было таких литераторов и в России XIX века. Пародистом считался человек, время от времени сочинявший пародии, а не тот, кто сделал это занятие единственным. То есть ремесленный фокус — передразнивание нескольких строк, доведение до абсурда (часто действительно остроумное) — это достижение брежневского периода советской эпохи. Тогда передразнивать кого бы то ни было — власть, партию — было запрещено и опасно. И пародисты вполне удовлетворяли стремление осторожных редакторов к остроте, избирая благодатнейший и безопасный материал — отдельные строчки литераторов-современников. Когда впервые по телевидению пародист Михаил Грушевский передразнил Горбачева в программе «Взгляд», еще за кадром, он оказался чуть ли не диверсантом. Теперь же полностью пародийная программа НТВ «Куклы» удостоена ТЭФФИ, высшего приза телеакадемии…

Разговор о «жанрово чистой» пародии во многом лишен смысла, потому что пародия на протяжении веков является спутницей литературы, и «привкус» ее в той или иной степени чувствуется во многих великих произведениях: вспомним хотя бы, что «Дон Кихот» вырос из пародии на рыцарский роман, а истоки гуманистического сочинения «Гаргантюа и Пантагрюэль» соседствуют с малоэстетичным обычаем кидаться калом на массовых гуляньях. Полагаю, лучшие пародии созданы непрофессионалами в жанре. Этот «соус» придает остроту «основному блюду». Например, в романе с детективной интригой Владимира Набокова «Камера обскура» любовники едут в вагоне поезда, а рядом путешествует писатель Циммерман, невероятно наблюдательный господин. Так вот, Набоков изобразил, как Циммерман педантично, дотошно описывает внешность, одежду любовников… наконец он публикует это, и муж из его сочинения узнает об измене жены. Набоков великолепно пародирует манеру Пруста, своего литературного соперника.

Русская литература располагает блистательным образцом научной пародии: в 1925 году вышла книжка «Парнас дыбом» с чрезвычайно яркими стилизациями Гомера и Данте, А. Блока и А. Белого… Три молодых харьковских филолога — Э. Паперная, А. Розенберг, А. Финкель — заставили многих гадать об авторстве. И по сей день эта книжка являет собой образец жанра.

«ТЫ МЕНЯ УВАЖАЕШЬ?»

Расскажу «мелкий случай из личной жизни». В апреле 1989 года я сочинил пародию на романы Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» и «35-й и другие годы». Пародию, как мне казалось, весьма и весьма дружескую. Прочел ее друзьям и отдал в «Литгазету», где она и «зависла», поскольку заместители главного редактора, почитав, решили, что неудобно пародировать прогрессивного писателя. Слух тем не менее разошелся, и вскоре до меня дошел отзыв жены писателя, Татьяны Марковны: пасквилянт… Действительно, неудобно, решил я. И попросил свою жену, в устах которой мое произведение должно было выглядеть мягче и невиннее, позвонить А. Н. Рыбакову и озвучить текст. Чтение состоялось; Рыбаковы слушали по параллельным телефонам. Татьяна Марковна от души хохотала. Анатолий же Наумович, дождавшись конца, горестно произнес: «На Толстого не писали пародий»… [18]

На самом деле на Толстого писали, и много, да еще сопровождали в журнале «Искра» оскорбительными карикатурами. «Матерый человечище» относился к этому терпимо, видя в таком внимании пародистов знак успеха. И был прав: невозможно пародировать никому не известного автора.

Модное слово «амбивалентность» как нельзя точнее описывает природу пародии. Это вещь сложная, обоюдоострая. Она бесспорно свидетельствует о популярности, но может и ранить. Сочинение пародий — азартное занятие, оно затягивает: текст можно шлифовать до бесконечности, делать тоньше, смешнее… У этого жанра масса поклонников, есть даже фанаты-собиратели. Например, работая над «Книгой о пародии» (М., «Советский писатель», 1989), я пользовался коллекциями двух инженеров: москвича Михаила Штемлера и нижегородца Алексея Кузнецова.

Пародия — концентрация литературности, говорил киевский литературовед Ю. Ивакин, это «литература в квадрате».

Одна читательница допытывалась у меня, может ли власть использовать этот жанр для борьбы с неугодными ей писателями. Думаю, что нет. Этот жанр критики — благородный способ сведения только литературных счетов. Сражения идут исключительно на поле эстетики. К тому же знаю по себе: пародия не может возникнуть в результате соцзаказа. Пишешь в двух случаях: либо в результате неприятия «первоисточника», либо от восторга. В этом неравнодушие, любовь, хотя любовь колкая, ироничная… Кстати, добрые намерения пародиста не всегда вызывают ответный восторг писателя (поэта). Думаю, я догадываюсь, в чем тут дело. Каждый художник хочет быть неподражаемым. Чем талантливее литератор, тем эффектнее обнажение приема: «Я плавал по Нилу, я видел Ирбит… Верзилу Вавилу бревном придавило, Вавила у виллы лежит». Это, разумеется, не Бальмонт, это блистательный пародист Александр Измайлов.