«Если», 2000 № 07

Ужас все еще жил в ней. Трясся в каждой жилочке.

— Альдонса, какое сегодня число?

Она закрыла сухие глаза:

— Двадцать шестое.

Он улыбнулся. Ни дать ни взять мальчишка, проснувшийся рано утром в день своих именин.

— У нас мало времени… Уже двадцать шестое… Осталось два дня… Росинанта подковали? Где Фелиса?

Вот и все, сказала себе Альдонса. Не надо гневить Бога. Он действительно уйдет. Ничего не изменилось, он здоров…

— Прячется… Росинанта подковали, Фелиса прячется…

— Ерунда… Два дня! Подумать только… Где мои сапоги? Где одежда? Где Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?

Все как прежде, подумала Альдонса. И усмехнулась — мысленно, потому что улыбаться по-настоящему было больно губам.

— Завтрак приготовил Панса. Твоя одежда перед тобой, на стуле…

Он вдруг замер, будто прислушиваясь:

— А где это письмо? Альдонса, где?!

Кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы.

— Где письмо? Где оно? С деньгами?

— Оно у Пансы, — ровным голосом отозвалась Альдонса.

— Да? Я хочу узнать… а кто все-таки заказал… кто заплатил за меня. Вот черт, ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так много дел — и вот эта ерунда… Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел свести меня с ума?

Он выбрался из постели и проковылял к окну. Ой, не надо света, успела подумать Альдонса.

Ударило солнце. Альдонса спрятала лицо. Предстояло встать с колен, а ей не хотелось подниматься при свете. В присутствии мужа.

— Что ты, Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай!

Злость придала ей сил. Рывок…

Собственно, ничего страшного. Главное теперь — удержать равновесие. Если ноги от колен — чужие чулки, набитые песком…

В дверях она все-таки упала.

* * *

— …Я говорил с этим, который Панчитин отчим. Час назад говорил. По-свойски, — Санчо, ухмыляясь, потер правый бок, которому, признаться, здорово досталось от кулаков неуемного пьяницы. — Так верите ли, господин мой, пообещал мне, собака такая, что падчерицу свою больше пальцем не тронет. Ни в жисть. Языком хоть что твори, а руки при себе оставь. Так что не волнуйтесь, с Панчитой все улажено, девочка хорошая, живая такая, ух, глазищи! Говорю: пойдешь за меня замуж? А она засмущалась, покраснела, как яблочко. Эх. У нас в селе тоже был такой, как напьется, давай жену мутузить… Так дед мой, царство ему небесное, головатый был старикан, присоветовал ей сзади под юбку кирпич приспособить. Тот-то, драчун, на пинки был скор. Так дал ей пинка, сломал палец на ноге, охромел… и все. Любились, как голуби, до старости.

Санчо говорил, не умолкая, стараясь держаться поближе к двери. Чтобы сразу, как только сеньор Алонсо задумает высказать все, что о продажном оруженосце думает, сразу наружу, верхом на Серого и вскачь со двора.

Санчо не раз и не два собирался улизнуть вместе с Серым. И только стыд пока удерживал его — сбежать сейчас означало окончательно втоптать в грязь честь славной семьи Панса.

— Что ты под дверью околачиваешься? — спросил наконец сеньор Алонсо. — Иди сюда… Сядь.

Санчо засуетился:

— У нас в селе еще так говорят — вы бы сели, чтобы полы не висели. Я тут постою, ладно?

Алонсо посмотрел ему в глаза.

Взгляд был тяжелый, но нестрашный. Того презрения, которого так опасался Санчо, того отвращения, которого он, конечно же, был сейчас достоин, в глазах хозяина не наблюдалось.

Подошел. Нащупал седалищем самый край лавки.

— Сеньор Алонсо…

— Ты поедешь со мной, Санчо?

Он разинул рот:

— Так это, сеньор Алонсо… Разве вы еще поедете куда-то?

Сдвинувшиеся брови хозяина заставили Санчо шлепнуть себя по губам.

— Нет, то есть я… Я не то имел в виду! Может, вы поедете… два дня же осталось, много дел… в лавку или к кузнецу, так я о том спрашиваю. И говорю: а разве вы поедете? То есть поедете в лавку, или к кузнецу, или…

Усилием воли он заставил себя заткнуться.

— Ты поедешь со мной, Санчо? — повторил Алонсо.

Санчо понял, что запутался. Что попал впросак, не надо было лезть хозяину на глаза, надо было спрятаться, как умная Фелиса…

Алонсо встал — Санчо поднялся тоже и попятился к двери. Алонсо рванул на себя стол, Санчо в какой-то момент показалось, что сейчас его строгий хозяин, подобно пьяному великану в корчме, начнет швыряться мебелью.

На обратной стороне столешницы тоже был портрет. Нос этого идальго казался огромной каплей, готовой скатиться с лица, но поче-му-то в последний момент задержавшейся. Прищуренные глаза смотрели холодно и отстраненно.

— Это Кихано Отступник, — сказал Алонсо. — Федерико Кихано… Он тоже мой предок, поэтому я держу его портрет в гостиной. Он тоже отправился в путешествие, но не ради помощи обездоленным! Он предал и продал все, что можно. Он стыдился своей Дульсинеи и в конце концов отрекся от нее. Он всеми силами стремился во дворец, заводил дружбу с герцогами и маркизами, лез из кожи вон, чтобы на него обратили внимание. Его оруженосец был ему под стать — пьяница, обжора и предатель.

Санчо вздрогнул и отступил еще дальше.