«Если», 2000 № 08

То был явный намек на многословие. Такой грех я за собой знаю и тогда тоже знал. Но не мог отказать себе в удовольствии. О двух великих ораторах древности говорили, что у Демосфена ни слова нельзя отнять, к Цицерону ни слова нельзя прибавить. Я больше люблю Цицерона, хотя перед демосфенами почтительно снимаю шляпу.

Кайнозой

В промежутках между вариантами «Тогда придите…» я успел написать повесть совсем в ином духе — «Стебелек и два листка». Здесь политики не было никакой, зато была лирика. Это показывает, что от романтики я отходил вовсе не по прямой, а по извилистой, петлявшей, как река, дороге. Замысел повести возник вроде бы случайно: я сидел на крылечке на даче и бездумно глядел на такой вот росточек, только что проклюнувшийся; смотрел, испытывая к нему странную нежность. Возникла картинка: бескрайний сухой песок — и на нем такая маленькая, бесконечно хрупкая жизнь.

Повесть написалась быстро, по обычной моей технологии идти за текстом и не знать, что произойдет на следующей странице. Вроде бы все было на местах, но впечатления, что вещь готова, не возникало. Внезапно пришла даже не мысль, но ощущение: женщина, героиня повести, должна погибнуть, должен быть трагизм. Все во мне протестовало против такого исхода, но я понимал, что другого выхода нет. И заставил себя сделать все нужное. Сам я переживал это так, словно женщина существовала в реальной жизни, словно утрата была действительной, а не вымышленной.

Повесть эта была опубликована в рижском русскоязычном журнале «Даугава». С ним у меня связано многое. Разговоры о его создании велись очень давно, у этой идеи имелись и сторонники, и противники; последние основывали свои возражения на том, что русскому альманаху «Парус» так и не удалось завоевать своего места под солнцем. На самом деле все решали, конечно, не противники и не сторонники, а московские партийные власти; когда они пришли к выводу, что русский литературный журнал должен быть в каждой республике, было принято соответствующее постановление, и журналы возникли. Журналы почему-то решили называть именами рек: «Нева», «Енисей», «Волга»… Так возникла и «Даугава», хотя мне казалось, что можно было найти название и получше. Почти все были уверены, что редактором назначат меня; сам я знал, что этого не произойдет: я еще «не отбыл срока». Существовало неписаное (насколько я знаю) правило: работник, которого считали провинившимся, на определенное время лишался права занимать должности того же уровня. Зная злопамятность нашего ЦК, я не сомневался, что получил лет двадцать. Так оно на самом деле и оказалось.

Журнал начался неплохо, его редактор приложил немало сил, чтобы собрать хорошие материалы — в том числе у писателей, в Латвии не живших, но хорошо известных в России. Но он сам же себе и вредил — получив хорошую (а значит — рискованную) вещь, шел в ЦК с вопросом: можно ее публиковать или нет? Ему резонно отвечали: «Раз вы и сами сомневаетесь, то что тут думать? Лучше не печатать, конечно». Жизнь всех нас приучила к самоцензуре, но и тут бывали разные уровни, в зависимости от готовности к риску. Редактор не хотел рисковать — и это сказывалось прежде всего на облике журнала. Да и давление со стороны Союза писателей Латвии было ощутимым: у них имелось свое представление о том, что хорошо, а что нет.

В журнале повесть прошла; я попробовал предложить ее «Молодой гвардии». Но там уже не существовала та славная редакция, работали совсем другие люди, мало понимавшие в литературе, зато полагавшие, что смыслят в идеологии. Мне ответили: повесть никак не подходит, потому что у них «другое мнение относительно того, как должны выглядеть люди будущего».

Только в 1991 году организованное в Москве издательство «Дружба народов» выпустило книжку, в которую вошли две мои повести; вторая была написана сразу же после «Стебелька…» — повесть «Не возвращайтесь по своим следам». Точнее, тогда, в 1983 году, был написан лишь первый вариант повести, половинного объема, всего пять листов. Я поторопился сделать это, поскольку идея лежала, так сказать, на поверхности и хотелось застолбить ее, чтобы потом уже разобраться спокойно. Эти вещи вошли в коллективный сборник фантастики «Хрустальная медуза», вышедший в Риге в 1985 году стараниями Виолетты Семеновой; участвовали в нем лишь местные авторы — к тому времени их набралось не так уж мало, хотя лишь немногие остались в фантастике. Написанное я дал под названием «Все начинается с молчания», с подзаголовком «Главы из повести». Позже, уже в 1988-м, этот текст был включен в антологию «Современная фантастика», выпущенную издательством «Книжная палата». Тем временем я уже не спеша дописал повесть.

Этой повести тоже не очень везло с изданием, и впервые она увидела свет вместе со «Стебельком…». Роман Подольный тогда сказал мне: «Я был уверен, что могу предсказать все, что ты напишешь; но такого никак не ожидал». А мне всегда хотелось — да и сейчас хочется — испробовать что-то новое. Хотя с годами это не становится легче…