«Если», 2001 № 06

Потом усталость взяла свое. Он сидел, механически фиксируя просчеты, записывая их на огрызке бумаги, да иногда покрикивал: «Громче!».

Первое действие прогнали за час десять, второе — за час ноль четыре. Тимур автоматически отметил, что первое надо поджать на десять минут за счет ритма, а второе — нормально…

— Тридцать минут перерыв — и собираемся у ребят в гримерке… Коля, поможешь Кириллу?

Дрозд успокаивающе кивнул — мол, и так понятно, не волнуйся, раненого не бросим. Они втянулись в кулисы — возбужденные, веселые каким-то отчаянным весельем, весельем солдат перед рукопашным боем…

— Тима…

Он вздрогнул. На секунду ему показалось, что это Кон обрел голос и зовет его.

Но у Кона нет голоса.

Тимур обернулся. У дверей в зал, в проходе между ложами, стояла мама.

Странно, но он ничего не почувствовал. Ни удивления, ни раздражения, ни радости.

Подошел, мягко ступая по ковровой дорожке:

— Привет.

— Привет, — сказала мать. — Я из яруса смотрела…

— Ловко, — сказал Тимур.

— Ты знаешь, Тима, — сказала мать. — Ты… я ничего не поняла! Просто удивительно… Мне было интересно, я ни о чем не думала, даже о том, что это Кон, а ты — мой сын… Но я ничего не поняла. Наверное, это хороший спектакль?

— Я так думаю, — отозвался он устало.

— Это… странно все… даже пугает, неожиданно… отчасти раздражает… но это все равно хороший спектакль. Да?

Она заглядывала ему в глаза почти заискивающе. Как будто от ответа Тимура зависит, быть ли спектаклю хорошим.

— Да, — сказал он.

— Ребята замечательные, — сказала мать. — Особенно девочки. И этот, длинный… А у того, что Писателя играл, такая боль в глазах, такая настоящая боль…

Тимур открыл рот, чтобы сказать про сломанную руку Кирилла. Но удержался.

Мать приподнялась на цыпочки, будто собираясь поцеловать его в щеку. В последний момент передумала:

— Удачи, Тимка… Ну, удачи.

* * *

На двери гримерки, откуда доносились голоса Дрозда и Бориса, было написано красным фломастером: Не передумал? Можешь отказаться до третьего звонка.

Тимур огляделся.

Пусто. Пустой коридор. Когда сюда входили ребята, на двери еще не было этой надписи…

Маленькая лампочка в проволочной оплетке. Не горит; вместо этого ярко сияют два плафона дневного света.

— Не передумал, — сказал Тимур сквозь зубы. — И не надо меня пугать.

* * *

В половине третьего он сбегал в кафе и принес обед для всех — ватрушки, сосиски в тесте, кофе, лимонад. На обратном пути у служебного входа его встретил Дегтярев.

Тимур хотел пройти мимо, ограничившись прохладным кивком, но Дегтярев заступил ему дорогу:

— Я видел кусочки твоего прогона…

— Тронут, — сказал Тимур. — Такое впечатление, что весь город собрался сегодня посмотреть «кусочки моего прогона».

— Это занятно, — сказал Дегтярев. — Это своеобразно, даже, наверное, талантливо. Знаешь, на что похож твой спектакль? Захламленная комната, и к самым неожиданным предметам пришпилены булавкой высушенные бабочки. К старым башмакам, к скатерти, к обоям…

Надо было идти, но Тимур стоял. Полиэтиленовый пакет с едой оттягивал руку, почти касался асфальта.

— Да-да, — с усмешкой продолжал Дегтярев. — Пьесу-то знает каждый школьник… но даже я, который сам когда-то ее ставил, сегодня слегка удивился. Ты все вывернул наизнанку. Пьеса о Писателе, но ты сделал ее об Ученом, который вообще-то второстепенный персонаж. Текст — побоку, мотивации — обнажить, и к каждому поступку пришпилить, как бабочку, собственный образ, ассоциацию… Задумка интересная, но получилось во многом формально, Тима. Немножко драма, немножко балет, а то и вовсе музыкальные иллюстрации. Жаль. Если бы толику профессионализма…

Тимур стоял, будто подсознательно хотел услышать… что?

— Забавный спектакль, — с сожалением сказал Дегтярев. Но Кон, мне кажется, его не примет.

— Почему? — спросил Тимур. — Ты знаешь, что нравится Кону?

Дегтярев странно улыбнулся:

— Тима… Это ведь вовсе не секрет — что нравится Кону.

* * *

Люди начали собираться загодя — уже к пяти у входа стояли, переминаясь с ноги на ногу, ловцы «входных без места».

Кон любит премьеры. Кроме традиционно распроданных билетов, Кон пускает на премьеры студентов и актеров, да и просто истовых любителей театра — они сидят на приставных местах, на ступеньках, в проходах.

Тимур не сомневался, что те, кто бил Кирилла в темной подворотне, тоже здесь.

Все режиссеры, чьи спектакли шли на Коне, все артисты, занятые в этих спектаклях, на премьеры приглашались автоматически.

Явился Дегтярев. Тимур увидел его издали — и малодушно отступил, ушел через служебный ход. Сейчас у него не было сил на Дегтярева.

Зал был заполнен до отказа. Те, у кого были билеты, сидели. Те, у кого билетов не было, мостились кто как мог; Тимур побродил по второму ярусу, рассматривая сверху знакомые и незнакомые лица, и пошел к ребятам.

Все были готовы. Все были собраны и решительны; на лице Кирилла лежал слишком толстый слой грима, но Тимур понимал, что менять что-либо уже поздно. Если Кон примет спектакль, он скроет от зрителя эту штукатурку. Если Кон не примет спектакля…