«Если», 2001 № 11

Быть может, им уже и галактика стала мала? Бранд находил это вероятным. Иначе с чего бы им исследовать малоперспективные звездные задворки?

Без сомнения, старый Ираклий был не прав — не люди пожаловали в гости. Неоткуда взяться гостям-людям. Пожалуй, с большей долей вероятности можно было предположить, что канал пробили посланцы чужой, неизвестной цивилизации, чего заведомо не могло быть. В галактике нет третьей цивилизации, этот факт был установлен давным-давно, еще в золотые времена владычества человека над сотнями планет. Во всяком случае, нет цивилизации, осуществляющей звездную экспансию подобно людям или мирмикантропам.

Азбучная истина. И тем не менее Бранд, поглядывая на экраны, не раз ловил себя на неосновательной вере в чудо и, опомнившись, злился на себя. Так маленький ребенок верит, что с ним уж точно не может случиться ничего плохого. Так приговоренный к виселице может жить свои последние минуты верой в то, что глупая веревка оборвется, непременно оборвется! Как она может не оборваться?

Лишь повешенные знают — как.

3.

— После полудня связь ненадолго ожила, и Ираклий спросил:

— Как дела?

— Пока никак, — ответил Бранд. — Веду наблюдение.

— Ты его видел?

— Корабль? Да. Здоровенная махина. Орбита почти меридиональная, круговая, высота над поверхностью двести девяносто километров. Пока не предпринимает никаких маневров. Может оставаться на этой орбите суток пять.

— Вряд ли они будут ждать пять суток.

Ираклий отключился. Бранду очень хотелось спросить, как там Цитадель, нет ли признаков того, что обнаружена, но он удержался от ненужного вопроса. И так ясно, что пока не обнаружена. Будь иначе — Ираклий попрощался бы.

Медленно перемещалось по небу оранжевое солнце, не краснея к закату, а, наоборот, желтея, и лениво плыли облака. Ветер шевелил кроны рощицы. В прерии, полускрытое купой деревьев, паслось стадо пугливых некопытных; к нему вразвалочку приближался клешняк. Экосистема планеты жила своей жизнью, ей не было никакого дела ни до старых пришельцев, ни до новых.

Текли часы.

Бранд дважды плотно поел — нервное ожидание всегда возбуждало в нем зверский аппетит, — поразмыслил над тем, не велеть ли синтезатору изготовить литр-другой пива в самораспадающейся упаковке, и отверг эту мысль. Подозвав робота, он приказал ему протестировать все системы Дома, в первую очередь, охранные, и, дождавшись благополучного доклада, еще раз скрупулезнейшим образом проверил все сам. Несущественные мелочи существуют для тех, кому не дорога жизнь, а Бранд с удивлением осознал, что он, оказывается, дорожит собой. Это открытие привело его в недолгое замешательство, но он быстро расставил все по полочкам. Умереть от болезни, погибнуть на никому не нужной охоте, убить самого себя, устав жить, — это одно. Такая смерть может выглядеть глупо, но только не с точки зрения ее жертвы. Быть убитым мирмикантропами, да еще не в бою, а прячась под землей, — это совсем, совсем другое! Человек не кролик и не мышь.

Впрочем, это смотря с чьей точки зрения…

Задолго до того как Бранд появился на свет, мирмикантропов в галактике было уже куда больше, чем людей. С тех пор постепенно, но неуклонно людей становилось все меньше, а мирмикантропов, напротив, больше. Теперь их, наверное, сотни миллиардов, если не триллионы…

А людей?.. Население планеты Крепость в пик наплыва беженцев насчитывало менее миллиарда человек. Той же величине равнялась численность человечества, ибо Крепость оставалась последней планетой, населенной людьми. Она оставалась таковой долго, лет десять… А теперь численность человечества известна с абсолютной точностью и равна ста восьмидесяти семи. Не миллионов и не тысяч. Единиц.

И то, и другое было закономерно, если учесть невероятную для антропоморфных существ плодовитость мирмикантропов и их патологическую неприязнь к людям. «Где увидел человека, там его и убей, — гласил, казалось, их девиз. — Остальные дела могут подождать».

И тем не менее человеческая цивилизация еще жила. Сто сорок три человека ступили на поверхность этой планеты тридцать шесть лет назад. Некоторые погибли от неизвестных болезней и трагически нелепых случайностей, неизбежных при встрече с неизвестным, угасло несколько стариков — но и родилось немало здоровых младенцев. Уже подрастало второе поколение тех, кто не знал иного солнца, кроме вечно пульсирующей звезды. Численность человечества постепенна росла, а набор генов был достаточен, чтобы не бояться вырождения. Ираклий, выборный старейшина, не уставал повторять: «Мы не осколки цивилизации, мы — сама цивилизация. Запомните: цивилизацией называется то, что сознает себя цивилизацией и не собирается это доказывать, зато требует доказательств цивилизованности от всяких посторонних… Запомнили?». Тем трогательней была малоосновательная вера Ираклия в то, что где-то во Вселенной затерялась еще хотя бы одна человеческая община.