«Если», 2001 № 06

Домой Василий Полупалов так и не вернулся. Настала ночь. В павильонах, разумеется. Что же касается глубокого Зазеркалья, то здесь определить навскидку время суток — задача довольно сложная. Освещение одинаковое, серенькое. По бирже тоже не очень-то сориентируешься. Пожалуй, единственное отличие: днем более пустынно, поскольку все при деле. Зато по ночам персоналии покидают отражения темных комнат — и тут уж всяк развлекается в меру сил и способностей. Подчас можно подсмотреть забавные сценки: там бывший статист аттракциона кривых зеркал на потеху толпе вытворяет свои малоприличные дешевые трюки; здесь, пока хозяин с хозяйкой дрыхнут без задних ног, их копии, воровато озираясь, выносят из павильона отражение персонального компьютера и сразу же начинают яростно спорить, кто первый будет резаться в «Героев»…

Компьютера в квартире Василия Полупалова, как нетрудно догадаться, не водилось, поэтому дядя Семен, Егорка и Леонид Витальевич, ожидая возвращения загулявшего Василия, по старинке коротали время за картишками. В павильоне шепталась незримая обслуга. Голосов они старались не повышать — и не потому что боялись разбудить обитателей реального мира. Даже если какой-либо звук проникнет сквозь стекло, мы его все равно не услышим, поскольку в Зазеркалье он имеет совершенно иную природу. (Бряцание холодного оружия, якобы напугавшее Борхеса, видимо, не более чем поэтический образ.) Просто за трепотню на рабочем месте может влететь от распорядителя. Да и от персоналий тоже.

— А я вот по деревне скучаю, — признавался со вздохом кто-то из невидимых тружеников. — Ночью, в пруду… Бывало, звездочкой пошевелишь, так она задрожит вся, отзовется. А кругом-то, братцы вы мои, тишь… Луна еще не вставала. На небе — ни облачка… Благодать.

— Ну вот и оставался бы в пруду! Чего ж ты в зеркало-то полез?

— По культуре, братцы, истомился, по культуре! А теперь вот гляжу на бутылки эти пустые, на занавески нестираные и такая подчас тоска берет… Что я вообще отражаю! Эх…

— Эй, там, в павильоне! — сердито сказал Егор, которому на сей раз сильно не везло с картами. — Потише можно?

В серебристо-серой коробке испуганно замолчали, потом свели голоса до мышиного шороха и зашушукались снова:

— Вам, городским, этого не понять. К вам и луна-то в лужи не заглядывает. Одни фонари…

— Ну ты насчет луж — полегче. Я, если хочешь знать, вообще не из лужи.

— А откуда? Из гидранта, что ли?

— Выше бери! Из бассейна перед бывшим обкомом. Колоннаду отражал. При Андропове! Это тебе, кореш, не звездочками в пруду шевелить! Знаешь, какая ответственность? Чуть исказишь колонну — смотришь, а вокруг бассейна уже из КГБ ходят, к отражениям приглядываются. Того и гляди, воду сменят — с тобой вместе…

— Да уж… — отозвались, покряхтев. — При Андропове с этим было строго. Зато и порядок был!

— Вы заткнетесь там или нет? — повысил голос Егор.

— Да что, мы вам мешаем, что ли? — плаксиво спросили из павильона.

— Думать не даете.

— А чего думать, если играть не умеешь?

— Ох, вы у меня дождетесь! — пригрозил Егор, и обслуга примолкла вновь.

Близилось утро. Праздно блуждающих персоналий наблюдалось заметно меньше. Из соседнего, накрененного под углом в сорок пять градусов павильона, располагавшегося чуть ли не над головами играющих, уже доносился бодрый, как из репродуктора, голос тамошнего распорядителя:

— Потянулся, потянулся… Хор-рошо! Зацепил будильник! Шестой! Ты что, уснул? Будильник — на пол!

Там, надо полагать, с трудом пробуждался кто-то, кому уже к семи надлежало быть как штык на работе.

— Что ж с Василием-то? — задумчиво спросил Арчеда. — Неужели все-таки в ментовку загремел?

— Вернется, — успокоил дядя Семен.

— Да как сказать… Сейчас ментовка такая, что, бывает, и не возвращаются.

Женский визг в отдалении отвлек внимание игроков. Бросив карты, обернулись со скукой на шум. Тоже ничего из ряда вон выходящего — в одном из павильонов шел утренний супружеский скандал.

— Тварь, тварь! — придушенно рычало вдалеке. — Жизнь ты мою заела!

— Ну чего ты врешь?! — визгливо летело в ответ.

— Да-а… — завистливо вздохнул Леонид Витальевич. — Вот, я понимаю, занятость! С утра до вечера… Темперамент-то, темперамент! Есть, с чем работать… Дай мне волю — ух, как бы я скандалиста этого раздраконил! — Снова погрустнел, закручинился. — Где-то сейчас мой Арчеда обретается?

Дядя Семен гулко кашлянул.

— Отражал я одного режиссера, — многозначительно молвил он. — Ну, не его самого, конечно… Осветителя.

— В Коринфе? — не преминул поддеть Егор.

— Нет, в Ленинграде, — глазом не моргнув, спокойно продолжал дядя Семен. — Так вот он говаривал, что у актера бывает только два состояния: опустошенность от недогрузки и усталость от перегрузки. Третьего не дано. Прямо как о тебе сказано, Лень…

— Да лучше уж перегрузка…

— Вот и он так считал.

— Чего они орут? — поморщился Егорка. — Наверно, уже в других павильонах слыхать! Главное, вопить-то зачем? Губами шевели — и все дела.

— В образ вошли… Погоди-ка!