«Если», 2002 № 02

Внезапно на экране возник Разумовский. Широкое плоское лицо, словно у лягушки, на которую кто-то наступил. Казалось, говорил он не столько ртом, сколько правым кулаком, стуча по трибуне и напоминая о священных границах России и дерзких претензиях Китая: теперь, когда он завоевал Корею и Японию, вся Восточная Азия принадлежала республике Дракона.

— Но если они вздумают посягнуть на нас, дело обернется для них по-другому! — проревел Разумовский под громкие восторженные крики толпы в зале собрания, называемого Думой. — Они хотят запугать нас своими ракетами, но наша Автоматическая космическая оборонная система — самая передовая в мире!

Новые восторженные вопли.

Затем на экране возник дородный мужчина с седой гривой — президент Ростов. Он говорил о переговорах и мире.

— Как лидер Западного Альянса, — а это великая ответственность — Россия обязана действовать с величайшей осторожностью. Мы на страже, но протягиваем руку дружбы китайскому народу.

Стеф улыбнулся: через века он без труда распознал древнюю игру в хорошего полисая и плохого полисая. Он пошел дальше, обдумывая последнее сообщение дикторши. Вечером в Думе продолжится обсуждение ситуации на монгольской границе, и на заседании снова будут присутствовать президент и кабинет. Не потому ли Дьева выбрала именно этот день для возвращения в прошлое?

Стеф проследовал по улице Большая Полянка, а затем поднялся к мраморным пилонам сверкающего нового моста. За небольшой рекой он увидел красные стены, золотые луковицы куполов, дворцы из белого камня — Кремль.

По реке неторопливо скользили прогулочные теплоходики со стеклянными крышами. Стефу были видны люди в яркой одежде, танцующие на палубах. Затем толпа увлекла его на другой берег, мимо Александровского сада и вверх по пологому склону.

Стеф миновал осенний парк у зубчатой стены и оказался на Красной площади. Как обычный турист поглазел на собор, будто привидевшийся кифоману, а затем, приустав и проголодавшись, пересек площадь и забрел под крышу обширного длинного здания, где размещалось подобие базара: наполненные людским многолюдьем торговые ряды. В одном из киосков Стеф купил маленький блокнот, конверт и диковинку, которую прежде никогда не видел: перо, пишущее чернилами.

Здесь попадались и закусочные. Стеф нашел место за столиком в одной из них и заказал себе щи, понятия не имея о капусте. Вскоре перед ним уже стояла глубокая тарелка с зеленоватым супом и тарелочка с нарезанным колечками луком, ломтем плотного ржаного восхитительно вкусного хлеба и кусочком душистого сливочного масла. Впервые он попробовал масло, полученное от коровы, поскольку весь рогатый скот Земли вымер в течение Бедствий. Вкус у продукта был сложный, специфический, консистенция чуть жирная, совсем не похожая на знакомые ему эрзацы.

Он быстро умял все это и заплатил несколькими из своих рублей. Потом, все еще сидя за столиком, старательно написал несколько строчек, вырвал страничку и запечатал ее в конверт, который адресовал Хиан через Яму. Он вышел из закусочной, угрюмо улыбаясь: если все обернется плохо, это будет тем немногим, что от него останется.

Стеф вышел на Красную площадь и обнаружил, что за время его обеда она стала невыразимо прекрасной. Пошел легкий осенний снежок, загорались уличные фонари, и сказочный собор плыл в воздухе, озаренный собственным светом, еще более похожий на чью-то сонную мечту.

Тени, свет и снежинки превращали все в волшебство. Мимо проходили молодые люди с лицами, бело-розовыми, будто облака на заре, а среди них — толстяки в каракуле и элегантные женщины в шубках из поддельного горностая.

Где-то заиграл маленький оркестр, и Стеф побрел через площадь к освещенным прожекторами воротам в кремлевской стене. Туда устремлялись группы возбужденно переговаривающихся людей, и Стеф следовал за ними.

Он оказался в густой толпе, собравшейся перед большим безликим новым зданием с надписью золотыми буквами над дверями: НАРОДНАЯ ДУМА. Стражники в шапках из искусственного меха оттесняли людей, чтобы освободить проход, но, к удивлению Стефа, электрохлыстами не пользовались. Вспоминая все то, чего он наслышался о царях, Стеф мог только поражаться мягкости этого правительства. Он обходил толпу, сосредоточив мысли на голограмме Дьевы, вглядываясь в лица, которые казались бесчисленными и уходили в бесконечность, все разные, и ни одного похожего на ее лицо.

В стороне от Думы в Кремле было больше открытого пространства. В угасающем свете дня крупные вороны с серыми пятнами на крыльях, будто закутанные в шали, перелетали с одного дерева на другое, сердитым карканьем изливая свое негодование на вторжение человека в их владения. Стеф забрел в маленькую церковь, похожую на лакированную шкатулку. Святые в золотых нимбах восходили по стенам и парили в глубинах купола; откуда-то лились тихие прозрачные звуки песнопения, хотя он не видел, чтобы кто-то пел.