«Если», 2003 № 10

— Конечно, — не стал отпираться Борис. Изображать спящего было поздно.

— Тогда прочитайте мне, пожалуйста, вот это слово, а то я не понимаю.

Борис с улыбкой склонился над раскрытыми страницами.

— Скажи… э… эээ… — и не дожидаясь настороженного взгляда девочки, выдавил из себя жалкое: — Мяу-мяу.

Он ошибался, мир сильно изменился даже за последние тридцать дней. Теперь он, как и котенок, не мог произнести «э-лек-три-че-ство». Даже по складам.

— Вот какой глупый котенок, — рассеянно пробормотал Борис, возвращая книгу маленькой хозяйке, в глазах которой читалось разочарование во всем взрослом мире.

Борис спрятал неловкость под бейсболкой, но подремать так и не сумел. Минут через двадцать явился Светик, счастливый и мокрый.

— Айда, — сказала она и протянула руку. — Примем внутрь каких-нибудь алкоголистических напитков.

Вот у кого никогда не возникнет трудностей со словами, с завистью подумал Борис. Правда, научиться говорить правильно Светику тоже едва ли грозит. Подумаешь, суффиксы, приставки… Забыла слово — немедленно придумай новое. И что самое интересное, такая манера речи нисколько ее не портит, напротив, добавляет трогательного очарования.

— Котенок, — сказал он, глядя ей вслед. Сказал вслух, но так тихо, как будто скрывал что-то от самого себя.

Борис покачал головой. ИНДРА, ИНДРА! Дисфункция ты моя инволюционная… Что же ты со мной делаешь?

Наутро, с опаской заглянув в зеркало, Борис увидел в нем человека, который взял от жизни все и слегка надорвался. Зато на собственном опыте убедился, что для хорошей вакханалии, оказывается, вовсе не обязательно собирать толпу. Достаточно и двух человек, было бы желание — яркое, взаимное… Но то было утром, а сейчас, после теплого душа и двух баночек живительной «Пепси», Борис чувствовал себя вполне умиротворенным.

Гладкие прутья плетеного шезлонга впивались в непривычную к загару кожу. Можно было подложить кокосовый матрас, но для этого требовалось убрать Светину голову со своего локтя, встать, да к тому же проделать шагов десять по горячему песку. А ему хотелось лениться. Он так давно не воспринимал лень как самоценное занятие. Оказывается, зря.

Невдалеке о чем-то шептало море, спокойное, словно его последняя энцефалограмма. Ни единого всплеска.

— Знаешь, — заговорила Света, — вот говорят, что мы, девушки, любим ушами. А мне ты больше нравишься такой, как сейчас, молчаливый.

— Де-евушка, — издевательски протянул он.

— Не придирайся!

— Де-евушка, — повторил он и нахально захватил ее губы своими. Светины губы были мягче и пахли красным вином и апельсинами.

— Нет, правда. Ты стал таким нежным, таким внимательным. И, главное, у тебя появилось время, чтобы выслушивать все мои глупости. Ты больше не треплешься по уникому с «калеками» по бизнесу, можешь за целый день ни разу не взглянуть на часы… Мне, правда, нравится. Очень-очень.

А он только гладил ее волосы и довольно щурился на солнце, мало-помалу постигая то, что с детства понимали иные царственные особы. Иногда слова только мешают понимать друг друга.

«А ведь можно жить! — думал он, и грудь его, казалось, вбирала в себя по кубометру морского воздуха за вдох. — Пока не иссякла кредитная карточка, пока ты еще в состоянии сказать официантке на одном из четырех языков, которыми владел когда-то, или хотя бы показать на пальцах: «Пожалуйста, пару пива и какой-нибудь еды» — очень даже можно жить!»

Света права. Он стал больше слушать. Впервые в жизни у него хватало на это времени. Но это еще не все. Он и слышать стал лучше. И зрение как будто обострилось. Теперь он подмечал такие нюансы, на которые не обратил бы внимания еще месяц назад. Например, что Светик по три раза на дню меняет наряды, а когда красит ресницы, всегда немного приоткрывает рот. Что же делает с ним странный недуг с именем ведического божества? Вот уж воистину Индра-громовержец, действует не хуже молнии: сперва ка-ак жахнет прямо в мозг, а потом — либо мгновенная смерть, либо просветление. И кем он станет, когда синдром наиграется с ним? Калекой? Или, напротив, сверхчеловеком, который ничего не говорит, потому что все знает?

Профессор Станкович, ответьте, пожалуйста! Хотя бы подмигните.

Борис улыбнулся. Сегодня он без жалости, а скорее, с непонятной гордостью, словно ребенок с молочными зубами, расстался с «такси», «азалией» и «бессонницей», а совершенно необходимый в этих широтах «кондиционер» переименовал в детскую «холодилку».

Жаль только, что вместе с лексиконом не омолаживается весь организм, глядя на Свету, думал Борис. Он украдкой провел рукой по собственной шевелюре, которую тоже можно было назвать густой и даже непокорной, но, увы, разве что в седьмом классе, и пришел к выводу, что перебирать в пальцах ее волосы гораздо приятнее. Из озорства, от нечего делать или из желания перечудить экстравагантные прически аборигенок Светик этим утром соорудила на голове нечто несусветное: семь косичек, дерзко торчащих во все стороны и украшенных семью разноцветными и огромными, как у первоклассниц, бантами.