«Если», 2004 № 05

И зря. Никакой почвы для зависти не имелось. Всем и каждому, начиная от нобелевского лауреата и кончая дауном из Восточной Африки, почем зря позорящим славное племя хуту, досталось сколько нужно, а лишнее не пошло впрок, выдыхаясь вместе с углекислотой, вычихиваясь и распространяясь традиционным для инфекций воздушно-капельным путем. С той, однако, разницей, что, в отличие от бацилл, частицы таинственного тумана вовсе не собирались гибнуть вне организма и охотно разносились ветром, вовсе не теряя своих свойств. Прошли считанные дни, а для самых невезучих недели — и всем досталось поровну.

Даром.

Никто не ушел обиженным, да и уйти, по правде говоря, было некуда, разве что заживо похоронить себя в подземном убежище с очищенным через молекулярный фильтр воздухом. Впрочем, противников принципа «дают — бери» оказалось немного, а тех, кто располагал при этом подземным бункером, и того меньше. Разумеется, кое-кто из надышавшихся полагал себя обделенным уже вследствие того, что получил ровно столько же, сколько и другие, однако не будем говорить о рвачах, не стоят они того.

По Электродной улице, прямой и серой, как сварочный электрод, Егор двигался в сторону метро. В рваной кошелке, служившей прежде временным хранилищем найденной стеклопосуды, помещались извлеченные из какого-то по счету мусорного бака ветхие брюки, потерявшая первоначальный цвет футболка и почти приличный пиджак, разве что не в цвет брюк и с прорехой под мышкой. Пяток обнаруженных попутно бутылок Егор прикопал пока в куче прелых листьев — подождут. У него было дело, не терпящее отлагательств.

Каменный срам статуй принято прикрывать фиговым листом — серая промзона попыталась отгородиться от более приятных на вид примет цивилизации овальным прудом, выкопанным невесть когда и зачем. Одна полудуга овала едва не упиралась в каменную нору метрополитена; другая, утонувшая в зелени кустов и корявых деревьев, исстари служила местом распития недорогих напитков и бесплатным туалетом. Туда и ковылял Егор, оставив на время мысль о тепле подземных хором. Ему и без того было жарко.

Жарко… и противно. Он никак не ожидал этого от себя. Пришлось спешить. Путь, на который здоровый мужчина потратил бы от силы пятнадцать минут, был пройден Егором за полчаса. Но еще вчера он вряд ли доковылял бы и за час…

Оставив слева забор, а справа рассвет, он углубился в заросли и скоро вышел к пруду. Здесь, скрежеща от омерзения осколками зубов, он принялся раздеваться. Дырявый полусгнивший плащ полетел в кучу мусора. Туда же отправились бабья кофта с безжалостно оборванной последней пуговицей и вонючие штаны. Сбросив несусветные боты — их тоже надо было заменить, но пока не попалось ничего подходящего, — голый Егор сел на криогенный парапет и, собравшись с духом, бочком сполз в черную обжигающую воду.

Скрутило. Стеснило дыхание. Он решил, что сию секунду умрет, но не умер, а вынырнул и забарахтался у самого берега, баламутя прибитый к парапету мусор. Вода пахла мазутом и гниющей ряской, то есть не пахла ничем особенным, и Егор принялся яростно скрести тело черными ногтями, смывая присохшую, впитавшуюся в кожу скверну. Никто не мог ему помешать в этот час и в этом месте. Он выбрался на берег не раньше, чем начал стучать зубами, и воздух показался ему жарким, как в бане. Чудеса: он сам осознал это сравнение. Он вспомнил, что такое баня!

Голый человек дико выплясывал на берегу городского пруда и смеялся. С многолетней отвычки смех его больше походил на надрывный кашель, но то был смех чистой радости. Егор смеялся для себя, а не для других, и вряд ли кто мог его услышать. Сегодня он родился во второй раз, осознал это и вовсе не собирался плакать, как при первом рождении. К чему повторять пройденное? Чтобы показать, что ничему не научился за прожитые годы?

А кроме того, ему вовсе не хотелось впадать в уныние. Хотелось начать действовать, и как можно скорее. Еще не успев просунуть ноги в новообретенные штаны, Егор определил для себя круг первоочередных задач и выделил среди них те, к решению которых надо было приступить уже сегодня. Точнее — прямо сейчас.

Тут же, без всякого перерыва, он вспомнил свое имя — Егор. Во-обще-то Георгий… э-э… Степанович. Гоша. Жора. Если угодно, даже Жорж, хотя никто никогда его так не называл, даже в школе не дразнили Гогочкой и Жоржиком… Какой он Жоржик! Гиббоном — да, дразнили. Гамадрилом тоже…

Имя Жора ассоциативно напомнило о еде, рот моментально наполнился слюной. Егор сглотнул. Потом, потом… Есть дела более важные…

Экспресс-поиск близ входа в метро и по окружности пруда принес еще шесть бутылок. На улице Плеханова Егор выудил из урны седьмую. Наличного капитала, считая и ту стеклотару, что была прикопана в куче листьев, уже хватало на то, чтобы перекантоваться полдня, но средств требовалось куда больше. Не беда: до открытия приемного пункта оставалась еще бездна времени — драгоценного «ни свет, ни заря», когда конкуренция слаба и есть смысл расширить поиски…