«Если», 2004 № 11

Если говорить о русской фантастике, то фантастических миров, которые поражали бы по-настоящему, в ней действительно нет. Может, потому, что и астероиды К.Э.Циолковского, и Марс А.Н.Толстого, и Венера А.Р.Беляева или братьев Стругацких, и железные и золотые планеты И.А.Ефремова или С.А.Снегова – созданы для выявления особенностей не самих этих миров, а попадающего в них Человека. Мы ведь не можем всерьез обсуждать, к примеру, фэнтезийные миры, потому что там, где возможно все, ничто не имеет значения. Мы (читатели, писатели, пользователи, потребители и т.д. и т.п.) интересны друг другу только тем, что знаем скрытого, своего о себе и о своем мире. Голые абстракции так же скучны, как откровенный бытовизм. Как ни крутись, основные вопросы перед нами давно поставлены: кто мы? откуда? куда идем? с какой миссией? Ответы – неизвестны. Даже самые невероятные придуманные миры не дают и не могут нам дать ответов, ибо все эти миры – игра. Конечно, увлекательная игра может поражать, но она быстро надоедает, и мы переходим к другим играм, а вечные вопросы остаются, и писатель соответственно своему дару пытается ответить на них. Отсюда и построенные ими модели. Они не должны подавлять своей невообразимостью. Ведь мы живем не в придуманных мирах, и главные вопросы поставлены перед нами опять же не придуманными мирами.

МАСТЕР-КЛАСС ЛИТЕРАТУРНОГО ВОЛШЕБСТВА

Евгений ЛУКИН. «ПОРТРЕТ КУДЕСНИКА В ЮНОСТИ». АСТ – ВЗОИ.

Это первый за достаточно долгий промежуток времени сборник популярного волгоградского фантаста и поэта, укомплектованный новыми произведениями. «Портрет кудесника в юности» – цикл из двадцати пяти рассказов, имеющий подзаголовок «Баклужинские истории». С четырьмя из них читатели уже знакомы по публикациям в «Если».

Евгений Лукин не изменяет своему творческому кредо: он по-прежнему не стремится в космические дали и туманное техногенное грядущее. Объект его исследований – наш мир, российская глубинка, частная жизнь Человека Русского Обычного. Однако социальной сатиры, характерной для его романов, в сборнике почти нет; интонация городских сказок (а это самое близкое определение «Баклужинских историй») иная – шукшинская, добрая, лишь подправленная ироничной усмешкой.

Впрочем, по ходу чтения догадываешься: мир-то не совсем наш. То ли Лукин, вопреки своим правилам, забежал-таки в некое будущее, где столицей России является город Суслов (предположительно, бывший райцентр); то ли это Россия расположена в смежном измерении. А может, все дело в том, что текст российского (а раньше – советского) гимна оказался «со сглазом» (и не в первый раз – вспомните «Союз нерушимый республик свободных»), и Россия опять двинулась не по начертанному поэтом маршруту (под эту теорию, кстати, Лукин подводит эзотерическую и даже математическую базу). Множественность миров – физических и астральных – Лукин приветствует, однако «база» здесь не материалистическая, а сакральная. К тому же в мире-пространстве Баклужино колдовство, ведовство, знахарство, равно как шныряющие неприкаянные души умерших, посещение астрала и прочая экстрасенсорика не являются чем-то аномальным. Более того, материалистом быть стыдно и неприлично.

Волгоградский фантаст настолько талантливо вкраивает Чудо в координаты окружающей реальности, что оно как бы уже и утрачивает свою «нереальность». Чудесное по Лукину – норма жизни. «Осень вступала в свои права. Глеб стоял у тусклого окна и с помощью духовного зрения наблюдал, как на крыше дома напротив сбиваются в небольшую стаю мелкие перелетные барабашки…»

«Баклужинские истории» содержат в себе и изрядный познавательный элемент. Оберегая образ лидера партии национал-лингвистов, волгоградский писатель именно на языке и акцентирует внимание читателя, предлагает увлекательнейшее путешествие по словарю Даля с детальным этимологическим разбором и остроумным развенчанием лингвистических мифов и гипотез. Рассказы пронизаны неприятием заимствований и искренним восхищением живым русским языком, бесконечно далеким от вымученно-былинных потуг иных сочинителей славянской фэнтези.