«Если», 2006 № 09

Яна БОЦМАН: Я полагаю, что качество книг фэнтези действительно в среднем уступает качеству книг НФ (хотя отдаю себе отчет, что это утверждение сродни рапорту о «средней температуре по больнице»). Я связываю такой проигрыш в качестве с размытостью самого определения «фэнтези». Когда я изучаю ассортимент раздела «фэнтези» в соседнем книжном магазине, у меня складывается впечатление, что фэнтези — это своего рода панель, на которую берут всех и на которой никто и никогда не краснеет. Собственно, словом «фэнтези» сейчас называется практически любой литературный труд, где присутствует хотя бы один фантастический элемент. Всякий горячечный бред о дембеле, который «провалился» в страну роботов-мутантов, где царит злокозненная Железная Королева и люди ходят на боках, может, по мнению маркетологов, называться этим дорогим для Зорича, как для фэнтезиста со стажем, термином. Когда у жанра нет четко очерченных границ, когда в нем «все можно», жанр превращается в помойку. Что все мы, читатели, и наблюдаем. И издательства старательно торопят это превращение.

Дмитрий ГОРДЕВСКИЙ: Литературное исполнение большинства современных НФ-книг я бы тоже не переоценивал. На самом деле, если этот уровень и выше, чем уровень книг фэнтези, то не намного. Кажущийся выигрыш в качестве проистекает, на мой взгляд, из того очевидного факта, что НФ предполагает более строгий сеттинг (то есть набор эстетических и структурных констант). Да и прилагательное «научный», к счастью, отпугивает от жанра НФ многих графоманов, каковые предпочитают изливать на бумагу свои мечтания и фантазии, а не выстраивать правдоподобные сюжетные схемы и штудировать справочники вроде «Физики космоса» ради одного удачного описания удаленной планеты. 

КРИТИКА

Терри Пратчетт Carpe jugulum. Хватай за горло!

Москва — СПб.: ЭКСМО — Домино, 2006. — 512 с. Пер. с англ. Н.Берденникова, А.Жикаренцева. (Серия «Плоский мир»). 20 100 экз.

Матушка Ветровоск и ее товарки, пожалуй, любимые персонажи Пратчетта (ну, разве что капитан Ваймс и капрал Моркоу могут с ними соперничать). Они появляются, когда автор хочет сказать о чем-то очень для него важном. В данном случае пародия на модные ныне истории о вампирах — лишь декорация, на фоне которой Пратчетт ставит совсем другую пьесу. В частности — о власти, о том, что старая добрая беззастенчивая тирания может оказаться если и не лучше, то как-то честнее новомодной, основанной на НЛП, «всенародной любви» и промывке мозгов. И о том, что как бы зло ни мутировало, как бы ни притворялось современным, оно все равно остается злом. И еще (что не типично для в общем-то нерелигиозного писателя): в поисках себя можно обрести бога. И наоборот.

Сама по себе вампирская тема — вещь настолько благодатная, учитывая нынешнюю конъюнктуру, что даже пародировать ее как-то неловко. Вот и Пратчетт дает себе меньше воли, чем хотелось бы читателю — например, в романе отсутствует такая замечательная, богатая на всевозможные трюки и приколы фигура, как охотник за вампирами. Бороться с любезной и обходительной нечистью, железной хваткой взявшей за горло Ланкр, приходится неуклюжему священнику-омнианцу, да все тем же ведьмам — вечной триединой сущности («дева, мать и… еще одна»). Только в роли девы на сей раз выступает ведьма-неофитка Агнесса, в роли матери — Маграт, а в роли «еще одной» — нянюшка Ягг. А вот фигура матушки Ветровоск постепенно обособляется, отчего приобретает какой-то уж и вовсе сверхчеловеческий — или нечеловеческий — масштаб.

Заодно неутомимый Пратчетт мимоходом иронизирует по поводу пафосных воплощений «полых холмов», «короля былого и грядущего», «Франкенштейна» и прочих романтических-готических сюжетов. 

Мария Галина

Ирина Андронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский Марш экклезиастов

СПб: Амфора, 2006. — 432 с. (Серия «История будущего»). 5000 экз.

Слово обладает волшебной силой превращаться в реальность. Нужна лишь смелость, чтобы позволить слову это сделать. Десять лет назад роман «Посмотри в глаза чудовищ» стал знаменит не потому, что в нем восставал из праха поэт Гумилёв. И даже не потому, что жанр криптоистории оказался востребован в пору безвременья. Все же главным в том романе был пойманный на кончик пера дух времени и смелость (буквально кураж), сопровождавшие слова и поступки главного героя и создававшие смычку между литературой и жизнью.