«Если», 2006 № 10

— Почти… Надо фонарь еще… — Май на коленках обогнул маленький песочный собор — удивительно красивый, с острыми сквозными башенками (как они только не рассыпались?). Я вспомнил, что, кажется, такой стиль называется «готический» — учили по истории.

Мы тоже обошли собор. Под главной башней посреди круглого узора Май укрепил в песке янтарную бусину. В ней сразу засияла солнечная искра. Май откинулся, уперся сзади в песок ладонями, посмотрел на меня и на Свету.

— Вот теперь все…

— До чего красиво. Будто настоящий, — сказал я. Не ради похвалы, а потому что по правде собор был очень красивый.

Кажется, Май слегка порозовел. Бормотнул дурашливо:

— Да, я старался…

— Жаль, что он не надолго, — вздохнула Света. — Ты его сфотографируй своей «коробочкой».

— Сейчас… — Май, все так же, на четвереньках, добрался до пластмассового ведра, достал оттуда серебристую вещицу (похоже, что мобильник с фотоаппаратом). И начал ползать вокруг своей постройки, прицеливаясь крохотным объективом и щелкая кнопкой. Потом выпрямился, встал над собором, как тонконогий Гулливер. Сообщил:

— Вас я тоже снял. Вместе с «Кафедраль де ла Map». На память… — И вдруг спохватился, смутился даже: — Если ты, Грин, не против. А то я сотру.

Я замотал головой: не стирай! Это ведь здорово, что я останусь на снимках у Светы и Мая. Поглядят потом и вспомнят встретившегося на берегу Грина. Получится, что я опять с ними.

— Теперь давай, мы снимем тебя, — сказала Света. — Зодчий и его творение.

— Давай! — Май протянул ей аппарат. А мне стало хорошо от того, что она сказала «мы». То есть она и я.

Света нацелилась, пощелкала. После этого мы, сдвинувшись головами, поразглядывали на откидном дисплее готовые снимки. Я там был совсем рядом со Светой, мы сидели у «Кафедраль де ла Map», почти соприкасаясь плечами. Жаль, что у меня не будет такой карточки…

В это время «коробочка» дрогнула и заиграла музыку про тореадора. Май прижал аппарат к уху.

— Да, это я… Сейчас спрошу… — И повернулся к сестре: — Мама спрашивает: наше затяжное отсутствие — это сознательная голодовка или обычное разгильдяйство?

— Обычное, — сказала Света.

— Мама, это обычное! — радостно закричал в аппарат Май. — Не надо, мы хорошие! Почти образцовые дети… Нет, где те образцовые, мы не знаем, шастают отдельно… Сейчас идем!

— Скажи, что втроем, — вмешалась Света.

— Мама, мы придем втроем! Один мальчик… Ну, какой-какой! Как мы! Зовут Грин… — он помолчал и глянул на меня. — Мама спрашивает: Грин любит картофельные котлеты с грибным соусом?

Мне бы поупрямиться хотя бы ради приличия: мол, что вы, я не хочу, неудобно как-то… Но я, обалделый и размякший, опять замотал головой, на этот раз утвердительно: да, очень люблю (хотя не помнил, когда такие котлеты пробовал).

Май сунул мобильник в ведро, а оттуда вытащил белую майку, натянул. Я тоже надел свою, тоже белую и пока что чистую. Со вздохом развернул проклятый казенный комбинезон. Май удивился:

— Зачем тебе этот скафандр? Толкай его сюда!.. — Он ловко свернул и погрузил в ведро все мое имущество. Даже ботинки. А следом затолкал туда и свои кроссовки. Света поглядела на нас и отправила в ведро свои пластмассовые босоножки.

Я не спорил. Если у здешних ребят принято гулять вот так, по-летнему, значит, и я могу. Мне хотелось быть как они. Пусть на короткое время, но стать своим.

Мы двинулись было к откосу, но меня зацарапало беспокойство. Я не удержался, спросил Мая:

— А ты не боишься, что с ним что-нибудь случится? С собором…

— А что? Дождя пока не обещают.

— Ну… а если разломает кто-нибудь?

— Кто? — удивился Май.

Однако Света поддержала меня.

— Май, в самом деле! Начерти границу. Чтобы не подходили вплотную, когда будут смотреть.

Май не спорил. Подобрал щепку, обвел вокруг собора по песку широкий круг. Рядом с этой линией нарисовал с десяток больших восклицательных знаков.

— Ну вот…

«И это всё?» — чуть не вырвалось у менй. Но я смолчал. Им, жителям города Инска, виднее…

Стали подниматься по извилистой тропинке. Света двигалась впереди, я за ней, Май за мной.

Он вдруг сказал мне в спину:

— Грин, а как ты попал в наши края? Ты ведь не из Инска…

— Из… издалека. Я Свете уже говорил.

Она оглянулась:

— Грин, ты только чуть-чуть говорил…

Я ничего не хотел скрывать от этих ребят. Вернее, просто не мог. В общем, опять — как дверцы… И я стал говорить. Тропинка была длинная, откосы высокие, шли мы не быстро, и я успел рассказать про себя многое. Без больших подробностей, но по порядку. Только про пистолет не упомянул — чтобы не подумали, будто я какой-то уголовник. И отцовского письма не стал касаться, и про ампулу не сказал. Чтобы они за меня не тревожились без пользы и чтобы не сглазить задуманное (вот посоветуюсь в газете, узнаю, не помогут ли, и уж тогда…). Объяснил, что в спецшколу попал за побег из детдома, а в Горнозабойский интернат меня направили, сам не знаю почему…

— Велели собираться, посадили в вагон. Лишних вопросов задавать не положено…

— Свинство какое, — сказала Света. — Грин, ты к ним не возвращайся, раз вырвался.

Эх, если бы я мог!