— И… Джонсон, — тот остановился. — Никому об этом ни слова.
— Ну конечно, господин советник, — ответил мой секретарь со всей своей обычной любезностью. И ушел, тихонько закрыв за собой дверь.
В ту же секунду старейшина обошел стол и оказался передо мной. Он обнял меня медвежьей хваткой и вскричал:
— Сэм, как я рад, что ты до сих пор здесь!
Я был немного удивлен таким поведением, но старейшины имеют много причин для своих непонятных нам способов общения, поэтому я стоял в его объятиях и терпеливо ждал продолжения. Наконец он отступил, все еще крепко сжимая руками мои плечи. Он слегка встряхнул меня:
— Сэм, ты меня помнишь? Ты вообще что-нибудь помнишь?
Он напряженно смотрел на меня. Его глаза были необычного голубого цвета, и я заметил тревожный, беспокойный взгляд. Он казался немного знакомым, но я не мог вспомнить, где видел его раньше. Возможно, на конференции или на какой-нибудь церемонии? Потом вдруг я подумал, что знаю, зачем он пришел. Конечно, мы могли встречаться в Долине Духов. Если это правда, тогда я понемногу его вспомню. Старейшина встряхнул меня снова:
— Думай, парень, думай! Что тебе вчера снилось? Возможно, это показалось тебе сном…
И я вдруг вспомнил! Как будто у меня была амнезия, и вот вспыхнула в памяти долгая забытая жизнь, целая жизнь с эмоциями, ощущениями и страстями прожитых лет. Она возникла параллельно с этой жизнью… В одно и то же время я был и младшим советником из Британии, и агентом по приобретению редких антикварных рукописей. Воспоминания перемешивались: аукционные контракты дисгармонировали с переговорами со старейшинами хопи и навахо на тему оздоровительных примеров для подражания; в ежедневное методическое следование по пути внутренней Красоты врывались звуки уличного движения и надсадный гул лифтов в стальных колоннах. Я тяжело опустился на стул.
— Как это произошло, старейшина Маккефри? — Имя я вспомнил и, совершенно запутавшись, по привычке обращался к нему как к заслуживающему уважения и доверия пожилому человеку.
Маккефри отошел к другой стороне стола и уселся на краешек стула. Я заметил, что его руки немного дрожат, когда он взял трубку и принялся набивать ее табаком.
— Как много ты помнишь? — угрюмо спросил он.
— Не знаю, — задумался я. — Как-то всё запуталось… Откуда мне знать, что именно я забыл. Кажется, я любил книги, и вы тоже, и Фечнер, и Ариэль… Мы жили в местечке, очень далеком от Мира Духов. Место… — сказал я, медленно извлекая фразы из глубины другой жизни, — где не поют птицы. Я совсем не уверен… не думаю, что место было именно таким, каким я его помню, как мне кажется…
Маккефри кивнул:
— Скорее всего, у тебя происходит эффект наложения, как называл это дед Ариэль. Он предполагал, что если путешественник во времени заставляет историю меняться, человек, который жил в прошлом мире, забывает свою старую жизнь и будет помнить одну только новую, ежели его память не встряхнуть после исторического сдвига. Тогда получится, будто два конфликтующих слоя налагаются друг на друга, и совершенно разные контуры событий жизни и картины миров сливаются в подсознании субъекта. И бедняга пытается усвоить обе свои реальности одновременно.
Маккефри зажег трубку, и когда синие облака дыма поползли вверх, я вспомнил моего дядю и его ферму, и медленные спокойные вечера, которые мы проводили на крыльце, и благоговейную тишину, когда старейшины открывают церемонию призывания духов. В этот момент вошел Джонсон с подносом разных трав для заваривания. Он бросил недоуменный взгляд на Маккефри с трубкой в зубах и с вежливым спокойствием поставил поднос на стол.
— Э-э, если это всё, господа… — прошептал он и быстро покинул помещение.
— Что я такого сделал? — спросил Маккефри.
— Ваша трубка служит для призывания настоящих духов, — пояснил я.
— Ох ты, — сконфуженно сказал он и стал выбивать табак вместе с горящими угольками из трубки прямо на поднос.
Обыденность этого жеста была еще хуже. Я нерешительно огляделся вокруг.
— Но у вас же нет двойной памяти, не так ли? Я имею в виду, нет воспоминаний о нашем времени, моем времени… ну, где мы сейчас находимся, — поправился я, чувствуя себя очень несчастным. — У вас нет эффекта наложения.
— Нет. — Маккефри рассматривал угольки на подносе. — У меня память только о прошлой жизни. Думаю, это потому, что я был слишком близко к порталу, когда всё случилось. — Он оценивающе посмотрел на меня. — Ты быстро схватываешь, мы это всегда знали… — Он поднял чашку с отваром и отхлебнул: — Ах, добрый старый мятный чай. — Потом поудобнее уселся в кресле, обхватив чашку обеими руками, чтобы согреть ладони. — Боюсь, мы были с тобой не до конца честны, Сэм. Понимаешь, мы были не просто друзьями-филологами, обсуждающими книжки. Конечно, мы наслаждались беседами о книгах и ценили тебя как человека, вносящего свой интересный вклад в дискуссии, но наша группа была сформирована для совершенно иной задачи. — Маккефри вздохнул и продолжил: — Дедушка Ариэль, Питер Фечнер, был физиком, как и я, если ты помнишь, — он вопросительно поднял брови.
Я кивнул.