«Если», 2009 № 07

«Ну и что? Я вчера обновила ему центр удовольствий».

«Вот он сразу и залетел».

«Он же заикаться начнет!»

Когда зонд вернули, мы некоторое время присматривались: начнет бедный Мик заикаться или не начнет? «Спасибо, что я снова с вами», — сказал робот, прижался к стене и мелко затрясся.

А за иллюминатором, в черном пространстве, пронизываемом всеми видами излучений, бесшумно расцвела чудесная новогодняя елка. Вся в огнях, в хлопушках — я такой красоты не видывала. Это Мик отстрелил такое чудо со страху. Такая у них мораль на Марсе.

Глухой

Только я уснул, как заявился пятнистый паук — символ взрывников. Приподнял тонкие лапы, заглянул в закрытые глаза. Говорить ничего не стал — догадывается, что хорошему взрывнику глухота не мешает. А может, сердился, что никак не можем отыскать для Файки марсианского Сфинкса. Файка верит в Сфинкса, уши всем прожужжала. Но лучше бы отыскать еще одну Делянку Сеятеля. Если Аскрийские ледники взорвут, единственное местонахождение смоллет в Солнечной системе исчезнет, вместе с парами воды насытит будущую атмосферу Марса. А смоллеты — это не останки какого-то там бывшего организма, а, может, начало совсем другой жизни. Какой?

Даже доктор Микробус не знает. Чудесные микроскопические пирамидки и капельки неясного назначения. Нанообразования объемом с бога. Я одну смоллету подарил Файке. При повороте головы смоллета в мочке ее уха волшебно вспыхивает, иногда с непонятным замедлением. Губы у Файки вырезаны, как по лекалу, на ножках меховые унтики. Колени голые, живот голый, на попе много пушистых хвостиков. Днем температура на Марсе редко поднимается выше десяти градусов по Цельсию — смотреть на ее голый живот страшно. А хочется.

Фаина

Потом из метанового тумана выступила каменная фигура Ма Це-ду. Раскосые глаза смотрели за горизонт, руки сложены на груди, у массивных ног — виртуальные фанзы, храмы, ажурные мостики, в окнах невысоких домов — морщинистые личики. Кто-то машет рукой, кто-то трясет косичками, а толку? Ничего коснуться нельзя. Правда, китайцы упертые. Они построят настоящие города, надышат атмосферу, статую Ма Це-ду покроют чешуей из белого мрамора и позолоченной бронзы. Появятся мухи — у китайцев нет ничего ненужного. В младшей группе с нами учился китаец с бурятским именем Хутухта. Он говорил, что любит Ма Це-ду больше, чем рис. Еще у него жили три ежа зеленого цвета. Я вспомнила про Хутухту как раз потому, что пыльную, перепаханную китайскими вездеходами дорогу перебежали три зеленых ежа. «Пинай их!» — крикнул Котопаха. Чимбораса пнул. Нога прошла сквозь ежа. Старички и старушки в окнах обрадовались, стали кивать быстро-быстро, как фарфоровые игрушки, а в разрывах метанового тумана вновь проявился величественный Ма Це-ду. У его ног камни поросли пестрыми грибами, «…два тигра, два тигра…» Котопаха и Чимбораса — настоящие хульманы. «…бежали быстро, бежали быстро…» Даже я поддержала их любимую песенку. «…у одного нет глаза, у одного нет хвоста…»

«Файка!»

«Чего тебе?»

«Увидишь череп, не трогай».

«Не пугай меня. Какой череп?»

Котопаха обернулся: «Ты меня спрашиваешь?»

«А кого же еще?» Связь у нас замкнутая: каждый слышит каждого, но сейчас получалось так, будто только я одна слышала Котопаху.

«Увидишь череп, не дергайся!»

«Котопаха, ты о чем?»

Он тоже не понял: «Это ты о чем?»

И посоветовал: «Глухой, перепаяй Файке контакты!»

Глухой подтянулся ближе. Он меня в обиду не даст. Он или дальтоник, или я, правда, чудо. Мы с ним составляем карту «Настоящий Марс». Глухой все время предлагает поместить на карте мое изображение, но я против: я же родилась на Земле. Другое дело — марсианский шестигранный кратер. В Солнечной системе все кратеры круглые или овальные, других не бывает, а этот шестигранный, как головка болта. Солнце начинает пригревать — головка «болта» темнеет, из серенькой превращается в алую…

«Файка, не трогай череп!»

«Ты чего, Котопаха? Какой череп?»

Котопаха повертел пальцем у виска. Даже страшно.

Цикада

«Как блаженна ты, цикада, ты живешь в ветвях деревьев, ты сыта одной росинкой».